Курс «Страны чистых»: стоит ли бояться ядерной дубинки Пакистана
Исламабад выбрал гибкую внешнюю политику, которая позволяет сохранять стратегическое партнерство с конкурирующими сторонами, укреплять политическую и экономическую стабильность и отстаивать право на ответственное обладание ядерным арсеналом
Недавний военный конфликт Пакистана и Индии вновь заставил обратить внимание на регион с тлеющим многие десятилетия территориальным конфликтом и соперничеством двух ядерных держав. К счастью, стороны не стремятся расчехлить запасы сверхоружия и всегда пытаются искать варианты урегулирования пограничных споров. Однако всегда сохраняется опасность перехода конфликта в терминальную стадию, радикализации части общества либо попадания ядерных боеголовок в руки террористов. И кажется, что менее развитый, не столь преуспевающий и богатый Пакистан ближе к этому опасному сценарию.
В то же время, несмотря на закрепившуюся за Пакистаном славу «регионального хулигана», Исламабад вовсе не стремится ввергнуть Южную Азию (а затем и весь мир) в анархию. Напротив, страна ищет свое место в новом миропорядке. Такое, чтобы оно полностью соответствовало мировоззрению и национальной идентичности жителей страны.
Пакистан: основа основ
Поскольку подавляющее большинство населения Пакистана составляют мусульмане-сунниты, основой мировоззрения новой страны закономерно стал религиозный национализм, корни которого уходят в эпоху колониальной борьбы. Ее постулаты сформулировала Всеиндийская мусульманская лига. С 1906 года она боролась за суверенитет Индии, а когда это стало реальным — за отделение исламских регионов в отдельное государство.
Идеологи партии делали ставку на «Теорию двух наций» — концепцию, согласно которой именно религия, а не язык или этничность определяли самоидентификацию населения, а значит, общество Индии следовало бы делить на мусульманское и индуистское. Сто лет назад подавляющее большинство жителей страны не видело в этом резона. Мусульманская лига сталкивалась с сопротивлением и крестьянства, и интеллигенции. Сегодня же эта идеология горячо поддерживается в Пакистане и частично в Индии.
Своеобразную услугу Лиге оказали британцы, которые планировали продвигать свои интересы, стравливая индуистские и мусульманские общины. Взращенные при участии Короны националисты, по духу близкие к Мусульманской лиге, стали движущей силой, обеспечившей постепенный дрейф будущего Пакистана из состава единой Британской Индии.
Само название «Пакистан» переводится с урду как «Земля чистых», что должно подчеркивать духовную чистоту местного населения и его приверженность исламскому вероучению. Есть, впрочем, и другая версия — будто бы это акроним из названий пяти северных регионов Британской Индии: Пенджаб (П), Афгания (А), Кашмир (К), Синд (С) и Белуджистан (ТАН). Идея принадлежала идеологам Мусульманской лиги и, в теории, должна была подчеркнуть крепкую связь мусульманских провинций.
Как бы то ни было, в 1947 году Пакистан оформился в независимое государство. И какое-то время даже мирно сосуществовал с Индией — пока их интересы не столкнулись вокруг формально независимого Джамму и Кашмира. Спровоцированное пакистанскими агентами восстание мусульман в туземном княжестве толкнуло местные элиты в орбиту влияния Нью-Дели, а Джамму и Кашмир стал яблоком раздора между соседями на ближайшие полвека.
Разногласия вокруг бывшего княжества, впоследствии разделенного между странами, спровоцировали ускоренный отход пакистанской культуры от наследия Британской Индии. Если в первые годы история молодого Пакистана была вписана в общеиндийскую, то уже в начале 1950-х постановка вопроса изменилась. Исламабад стал продолжателем традиций не Британской Индии, а средневековых мусульманских королевств, которые правили на этих землях столетия назад. Сам же факт общего с Нью-Дели прошлого старательно ретушировался, как и доисламские традиции народов Индийского субконтинента.
Теперь, по прошествии многих лет, убедить рядового пакистанца в том, что он является во многом «единокровным братом» Индии, уже вряд ли получится. Конструкт об обособленной истории Пакистана настолько силен и живуч, что предшественником Пакистана будет названа, скорее, империя Великих Моголов, чем Британская Индия.
И официальный Исламабад продолжает укреплять эту убежденность, тем самым «углубляя» национальную историю независимого Пакистана как минимум на несколько веков.
Вся власть — военным
Армия и спецслужбы исторически имели сильное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Пакистана, считаясь одним из столпов государственности — наравне с законом и порядком.
Они же выступают своего рода «экстренным противовесом» гражданским институтам. В истории Пакистана было как минимум четыре случая, когда армия в последний момент брала власть в свои руки и спасала страну от коллапса. По крайней мере, так считают сами военные. До середины 2000-х годов без ведома пакистанского генералитета не решался ни один значимый военно-политический вопрос.
Во второй половине 2000-х ситуация, казалось бы, изменилась. С приходом к власти в 2008 году журналиста Юсуфа Резы Гилани (2008–2012), сместившего очередную «вечную хунту», в премьерское кресло больше не садились профессиональные военные. Руль перехватили бизнесмены Раджа Первез Ашраф (2012–2013) и Миан Мохаммад Наваз Шариф (2013–2017), инженер Шахид Хакан Аббаси (2017–2018), профессиональный спортсмен Имран Ахмед Хан Ниязи (2018–2022) и искусствовед Шехбаз Шариф (с 2024 года). И хотя полный срок смогли отработать далеко не все, даже самым провальным управленцам удавалось избежать новых вмешательств армии в политику страны.
Впрочем, из массового сознания лозунг «Народ и армия едины» никуда не делся. Рядовые пакистанцы по-прежнему с уважением и трепетом относятся к «мундирам» и видят в них «стоп-кран», с помощью которого в любой момент можно остановить движение Исламабада по ложному курсу.
Гражданские власти хорошо понимают это и стремятся максимально «делить» с военными ответственность за самые значимые решения. Не случайно во время майского приграничного конфликта между Индией и Пакистаном официальный Исламабад почти сразу дал военным карт-бланш на выбор стратегии действий против индийцев. С началом острой фазы ирано-израильского конфликта в июне 2025 года армия также высказала позицию раньше гражданских, выразив поддержку иранским «побратимам».
Национальная разведка (или Межведомственная разведка, более известная как ISI, по первым буквам английского названия) держится от «мундиров» особняком и пытается играть роль «третьей силы». Такому позиционированию во многом способствуют созданный вокруг нее ореол повышенной секретности, а также нежелание ее руководства напрямую вмешиваться в противостояние военных и гражданских.
Кроме того, за ISI тянется шлейф неоднозначных операций и проектов — будь то поддержка афганских партизан-моджахедов в 1980-е годы или обучение боевиков «Аль-Каиды»* в начале 2000-х, а после терактов 11 сентября еще и сокрытие на своих территориях тогдашнего лидера и идеолога террористов