Кем был и кто есть для нас Виктор Цой
Лидер «Кино» не был иконой русского рока – он был рок-иконой, жившей в России. В этом нюансе – пропасть, отделяющая Цоя от других небожителей отечественной рок-сцены.
В фильме классика артхауса Роба Нильсона «Слова для умирающих» есть показательный эпизод. Апрель 1989-го, несытая экзальтированная Москва. Залетные англичане Джон Кейл и Брайан Ино (приехавшие, чтобы записать с оркестром Гостелерадио оркестровые куски альбома Words for the Dying) отправляются на квартирник. Выступает «Бригада С»: Галанин орет в микрофон, бригада духовых выдувает медь. Кейл и Ино внимательно слушают. После концерта Кейл подходит к Сукачеву и сообщает, что «Бригада» звучит «очень по-американски». Смущенный Сукачев, стряхивая гитлеровскую челку (у Кейла почти такая же), отвечает, что, мол, они-то надеялись, что их музыка звучит «очень по-русски».
Вот так смешно и вышло. Целая армия русских рокеров, включая всех его священных чудовищ, рвала жилы и тужилась, чтобы произвести на свет «аутентичную» локальную версию рок-н-ролла – а рожали в лучшем случае слушабельные, похожие на правду суррогаты. И только Цой, никогда не прятавший под сукно источники вдохновения и не скрывавший, кого и зачем копирует, смог оставить после себя удивительно непровинциальное наследие с непротухающим сроком годности. Сейчас, когда постпанк актуален как никогда, значение группы «Кино» тем более очевидно, а их альбомы можно смело ставить на одну полку с пластинками зачинателей жанра. Да и вообще, будь Россия чуть подальше от задворок актуальной культуры, песни Цоя можно было бы легко представить в сет-листах The Strokes, Editors или Interpol – так же легко, как хиты Joy Division или The Cure.
Причин, почему так вышло, множество. Возьмем, например, самую очевидную – тексты Цоя, саксонское зерцало его мировоззрения и эстетической программы. Поведенческая цельность и взгляд на мир лирического героя Цоя уникальны. Именно благодаря им обожающие твердый мужской почерк массы навсегда влюбились в его песни. Тут все просто: в основе лирики песен «Кино» лежит высокий реакционерский романтизм новалисовского – или, если хотите, давидфридриховского – разлива. Никакой попсовой тибетчины, дурного русофильства и интеллигентской зауми «Аквариума». Никаких колхозных сантиментов «Наутилуса» (гудбай, Америка... hello what?). Никакого подросткового декаданса братьев Самойловых. Зато – бесконечные «дом стоит, свет горит», «дождя хватит на всех», «видели ночь», «солнце светит, и растет трава», «городу две тысячи лет», «звезды останутся здесь», «война без особых причин». Суровая кровь-и-почвенническая простота; задубевшая, сгоревшая на солнце кожа и рытвины морщин завсегдатаев древнего «Кафе Европа».