Надежда Бабкина: «Если хочешь быть счастливой — будь!»
Я и предположить не могла, что «Модный приговор» — это всерьез и надолго. Иллюзий не питала, но и не попробовать не могла — такой уж характер. Вдруг говорят: «Пишем сразу программу». Без проб и репетиций! Вошла в студию телецентра, а там — народу сидит!.. Это сегодня мы вынуждены снимать без зрителей, а тогда был полный зал. Вот меня и бросило в холодный пот...
— Надежда Георгиевна, 2020-й останется в истории как крайне тяжелый для всех год. Знаю, для вас он был особенно трудным...
— Двадцатый, с одной стороны, для меня оказался, конечно, жутким, но торжественным и продуктивным — с другой. Ведь я не только родилась заново, но и, несмотря на все препятствия, отметила два юбилея: свое семидесятилетие и сорокапятилетие коллектива «Русская песня».
Всемирная зараза посетила меня одной из первых в Москве. А вот где я ее подхватила, до сих пор непонятно. Для защиты своего дома ведь предприняла все меры. И в театре тоже. Кстати, там кроме меня никто и не заболел! А я — на полную катушку...
Из квартиры в карету скорой помощи, с температурой 39,5, спустилась своими ногами. Бодро махнула ребятам-консьержам: «Я ненадолго — скоро увидимся!»
— Куда меня везут? — спросила докторов.
— В «Медси», — ответили, — больше нигде мест нет.
В стационаре меня почти сразу ввели в искусственную кому, поражение легких оказалось восемьдесят процентов. Две недели пробыла на грани жизни и смерти — начали отказывать органы, я даже пережила состояние, похожее на клиническую смерть. Врачи делали самые неутешительные прогнозы. Только благодаря их оперативной и слаженной работе осталась жива. Какое-то время находилась в реанимации, но уже в сознании. Когда меня решили перевести в обычную палату, стала отказываться:
— Не хочу!
— Почему не хотите? — удивились доктора.
А меня попросту охватил страх: боялась оказаться одна. Привыкла, что в реанимации постоянно присутствует медперсонал, какая-то суета вокруг. Врачи мои страхи поняли и прикрепили сиделку — молодую крепкую медсестру Аллу. Она, несмотря на внешнюю мягкость, исполняла все предписания докторов четко, не давала слабины ни себе, ни мне. Мы сошлись характерами и стали подружками на время моего восстановления.
В палате попросила зеркало и. . . не узнала себя. На меня смотрела немощная, осунувшаяся женщина с лицом зеленого цвета, с запавшими глазами и полуседыми патлами. Я отвернулась и сказала, чтобы больше зеркало не давали. В мозгу крепко засела мысль: «Я должна привести себя в порядок». Все-таки артистка!
Когда пришел отрицательный тест на коронавирус, решила — пора в салон. В это время в больницу позвонил директор нашего театра Антон Собянин и завотделением ему сообщила: «Ваша-то выписываться собралась, в салон красоты ей приспичило ехать». Антон, понимая, что сам меня вразумить не сможет, подключил тяжелую артиллерию — позвонил моей близкой подруге экс-губернатору Владимирской области Светлане Орловой. Она подняла всех на уши. Вскоре в палате зазвонил мобильный телефон. Трубку я еще держать не могла — руки не работали, отвечала на звонки по громкой связи с помощью Аллы. Услышала голос заместителя мэра Анастасии Раковой. Она стала ласково убеждать, что рановато покидать больничные стены.
— Настя, но ты должна меня понять, ты же женщина! Мне надо голову привести в порядок, у меня ощущение, что волосы свалялись, — упорствовала я. (Хотя это было не так — уход был прекрасным.)
— Сейчас шефу трубку передам... — сказала Анастасия.
И я услышала голос Сергея Семеновича Собянина:
— Надя, какой у вас приятный голос по телефону... Ну успеете вы со своей прической, полежите еще недельку.
И я осталась. Звонили справиться о моем здоровье и подбодрить друзья-артисты, одними из первых — Макс Галкин и Алла Пугачева. Моя сиделка, услышав по громкой связи ее голос, замерла — ушам своим не могла поверить.
Из палаты я впервые вышла и на связь с родными... Сначала позвонила невестке. Таня, услышав мой голос, разрыдалась: «Господи, наконец-то...» Ведь все две недели, что я провела в коме, близкие не находили себе места. Следом позвонила сыну Даниле... Ни он, ни невестка тогда мне не сообщили, что сын практически одновременно со мной переболел коронавирусом. И у Данилы болезнь протекала в тяжелой форме, он был на аппарате ИВЛ. Представляю, что Таня пережила за тот месяц... О болезни сына я узнала, лишь когда меня выписали.
Из больницы, не заезжая домой, сразу отправилась в салон красоты. После того как мастер привела мои изрядно поредевшие волосы в порядок и сделала макияж, меня усадили в кресло, и я записала видеообращение, поблагодарив всех за поддержку. Многие тогда не поверили — посчитали, что слишком хорошо выгляжу для тяжелобольной. Посыпались обвинения в пиаре... А ведь я в кресле сидела из последних сил — не могла спину держать. Ногу на ногу мне положили для кадра — я даже этого сделать самостоятельно не могла. Естественно, что для меня, привыкшей к высокой активности, такое состояние было катастрофой.
Из салона вместе с помощницей Аллой отправилась в загородный дом. Впервые вдохнув свежего воздуха, воскликнула: «Боже, какое счастье! Я на Земле и любуюсь твоими творениями!» За окном бушевала весна... Было самое начало мая — в больнице я провела почти месяц. Ощущения испытывала такие, будто вынули позвоночник. Руки-ноги отказывались слушаться, даже сидеть толком не могла.
Но я себе сказала: «Не имею права дать слабину, расхлябаться! Никто, кроме врачей, не должен меня видеть в беспомощном состоянии». Ни Женю, ни внуков в тот период к себе не допускала. Реабилитация была жесткой. Сперва из дома на процедуры в реабилитационный центр меня ежедневно привозили на инвалидной коляске. Ощущала себя абсолютно обессиленной, все упражнения буквально заставляли делать. Но едва почувствовала , что стало получаться — восстановление пошло гораздо активнее, я обрела волю к выздоровлению.
— Помните свои «первые шаги»?
— Это буду помнить всегда. На ноги меня ставили два молодых врача-реабилитолога. Сказали: «Надо вставать». Я посмотрела на них такими глазами, словно молила: «Не трогайте меня!» В этом взгляде читались страх, сомнения, неуверенность, поэтому они повторили: «Нет, надо вставать!» Подняли, поставили. Я обвисла у ребят на руках как плеть. И вдруг почувствовала, что их поддержка стала слабеть... «Мальчики, только не уходите, — взмолилась, — стойте рядом!» И с их помощью сделала первый шаг. Очень хорошо запомнила, как они меня энергетически «подталкивали». Дальше — больше. Пройти самостоятельно десять шагов было подвигом, а уж добраться от двери палаты до окна и обратно — олимпийским рекордом.
Аллу я отпустила в конце мая. Когда дома впервые смогла самостоятельно встать с кровати и без посторонней помощи принять душ — поняла: теперь справлюсь одна.
В июле вместе с Женей Гором и друзьями полетела в Ялту восстанавливать силы. Женя страшно за меня переживал, но я его долго не принимала — не могла предстать перед любимым в разобранном виде. Наш гражданский брак (а вместе мы уже семнадцать лет!) гостевой. У каждого своя территория — свой дом. Сегодня Евгений Гор успешный бизнесмен.
Когда Женя в связи с рабочими обстоятельствами был вынужден прервать отдых, в Ялту мне привезли десятилетнего внука. С Георгием у нас полное взаимопонимание. В отсутствие родителей общалась с ним очень конкретно:
— Если после прогулки к определенному времени не вернешься в отель или не будешь меня слушаться — в течение двенадцати часов отправлю в Москву!
— Надя, не подведу! — уверял Георгий (внуки называют меня по имени).
И не подвел. Наоборот, помогал, например носил мою пляжную сумку. После завтрака обычно спрашивал:
— Ну что, вызывать машину? — он имел в виду гостиничный кар, возящий отдыхающих от отеля до пляжа.
Я отвечала:
— Прогуляемся лучше пешком. Мне же ноги надо разрабатывать.
Но Георгию хотелось проехаться на каре:
— Надя, ну давай все-таки прокатимся — водителям же приятно тебя подвезти!
И я уступала. Или предлагал: «Пойдем в японский садик! Надя, там такие рыбы, такие лягушки!» Все там сфотографировал и потом составил альбом «Как я провел лето». Ведь кроме Ялты Георгий с мамой и сестрами побывал в Греции — там тоже зарядился впечатлениями.
Так что не остаюсь в стороне от воспитания своих внуков. Участвую в их жизни как могу — контролирую, наблюдаю, помогаю, советую.
— Отдать мальчика в музыкальную школу — ваша идея?
— Моя, но и папа поддержал. Главное, внук замечательно справляется. У Георгия очень артистичная натура, пойдет если и не по актерской, то точно по какой-то иной творческой стезе.
Все мои внуки абсолютно разные. Внешне на меня больше всех похожа средняя, семилетняя Вера. В детстве я была такой же худенькой и беленькой. А вот по характеру на меня сегодняшнюю походит самая младшая, Марфа, ей пять. Георгий меня к сестрам ревнует. По праву первенства говорит: «Надя моя!» Когда приезжаю к ним в гости, раскатывает передо мной красную ковровую дорожку, которую сам сделал из куска материи, завалявшейся в хозблоке. Очень ценю такое отношение ко мне внука.
— В конце года вышла ваша автобиография «Надежда Бабкина. Модная народная». Не могу не отметить весьма откровенный тон повествования... В связи с названием книги хочется спросить: когда почувствовали себя модной?
— Когда училась на третьем курсе Института Гнесиных, меня вызвал ректор Владимир Николаевич Минин. Решила предстать перед ним во всей красе — в приемную вошла девица в нейлоновой кислотно-лимонного цвета рубахе, красной лакированной мини-юбке, сапогах-чулках и белом синтетическом кудрявом парике! Все это богатство я привезла из Польши с гастролей, так как со второго курса работала солисткой в оркестре «Боян». И уверяю вас — в таком прикиде была самой модной в институте: ни у кого из студентов столь «эксклюзивных» вещей не водилось. Сегодня тогдашний образ могу охарактеризовать одним словом: ужас! Или «взрыв на макаронной фабрике».
Первой моим видом была сражена секретарь ректора Людмила Александровна. Она растерянно вымолвила:
— Надя, прошу тебя, накинь хотя бы платок и сними эту чертовщину с головы!
— А что такого? — самоуверенно спрашиваю.
— Я тебя предупредила! — вздохнула секретарша, а я смело шагнула в кабинет ректора.
Увидев меня, Владимир Николаевич вскочил с кресла и завопил:
— Вон отсюда!
Я пулей вылетела из кабинета.
— Говорила же тебе! — с досадой шепчет Людмила Александровна и прячет меня в приемной за ширмой.
Следом из кабинета вылетает ректор и кричит секретарю:
— Как ты могла ее пустить ко мне в таком виде?!
— А что я могла сделать? — оправдывается секретарь. — Она сказала, что так модно.
— Мало ли что модно! Заявляться в подобном виде к ректору — просто возмутительно! Где она?
— Сейчас приглашу...
Минин скрылся за дверью, и я вышла из укрытия. Сняла парик, стерла боевую раскраску, взяла у Людмилы Александровны шаль и прикрыла свое «богатство»...
Оказалось, ректор меня вызывал, чтобы поручить организовать студенческую музыкальную агитбригаду — в институте я слыла активисткой. Команду собрала, и нас отправили на гастроли по Краснодарскому краю. В поездке получила первые навыки руководителя коллектива.
Еще пример «модных поисков». В 1979-м привезла я из-за границы красивые батистовые кухонные шторы — белые кружавчики в оранжевых оборочках, по которым разбросаны ягоды клубники. Такие яркие, сочные цвета! У нас в стране ничего подобного не было. Из занавесок сконструировала себе платье для конкурса в Ленинграде. Чтобы их не испортить, скомпоновала, подвернула, присборила и сшила на живую нитку полотна так, что обошлась без ножниц. Чудесное платье получилось! Когда вышла в нем на сцену, все ахнули. Во время жеребьевки, определявшей порядок выступлений, вытащила первый номер для себя как для солистки и первый же — для «Русской песни». В зале раздались голоса: «Бабкина, так держать!» Мол, первого места и держись. Но в тот год его никто из солистов не удостоился. Жюри возглавляла Людмила Зыкина. «Пока я жива, лучше меня никто не споет. А значит, ни Гран-при, ни первого места никто не заслуживает», — рассудила она. Я заработала на том конкурсе высшую награду — вторую премию. Вернулась домой, распустила платье и повесила занавески обратно на окно.
— Сейчас у вас есть помощники-стилисты?
— Никогда не было. И сегодня могу надеть все лучшее сразу. Никто в мой гардероб с советами не войдет, сама все выбираю и подбираю. Просто за годы жизни в Москве, наверное, впитала стиль и дух этого города. А став взрослее и степеннее, стараюсь сдерживать желание одеться поярче. Правда, когда только пришла на «Модный приговор», чувствовала себя весьма неуверенно. Не обладая глубокими познаниями и опытом в сфере моды, не стесняясь спрашивала совета у коллег Александра Васильева и Эвелины Хромченко.