Елена Николаева: «Я была влюблена в Смехова. Его Атос казался мне мужчиной мечты»
«В девяностые у меня родители стояли на рынке ЦСКА, продавали одежду. На стадионе был рынок, у всех, кто торговал, были железные контейнеры, и у родителей тоже. Так и стояли: здесь контейнеры оперных, там — балетных, дальше — драматических».
Елена, вышел сериал «Лихие» Юрия Быкова. Это именно тот проект, в который вас сначала не взяли, а после того, как с большим триумфом прошел сериал Федора Бондарчука «Актрисы», вам сказали: «Мы вас хотим!»
— Кастинг на этот проект делала моя подруга и прекрасный кастинг-директор Татевик Залинян. Я очень долго пробовалась — несколько раз в течение года. Потом мне сказали: «К сожалению, тебя не утвердили». Я очень расстроилась и написала Юрию Быкову, режиссеру: «Ты лучше меня никого не найдешь на эту роль». Он ответил: «Я согласен».
На этом мы и закончили. Мы же понимаем, что есть продюсеры... Но тут выходят «Актрисы», и буквально на следующий день мне звонит Тата: «Лена, да!» Я очень обрадовалась и в то же время подумала: «Ну как же так, что же поменялось?» Пробы же были изначально хорошие, я понимала, что это прямо моя роль.
В общем, к счастью, все прекрасно сложилось. С Юрой великолепно работать, он очень крутой актерский режиссер.
— Что значит крутой актерский режиссер?
— Вот сцена, и вроде бы ты понимаешь, как играть, а Юра просто сидит на стуле и молчит. Думаю, надо репетировать, а он не произносит ни слова. Молчит, молчит, вдруг встает, берет тебя за руку: «Говори текст». Ты начинаешь говорить текст, а он вместе с тобой начинает ходить. И ты понимаешь, что сейчас рождается очень крутая сцена. Я не видела, чтобы так еще кто-то работал. Все на длинных оценках, на паузах. Чего стоит крупный план во второй серии, когда моя героиня лежит на кровати во время секса и не видно больше никого. Я думаю: «Ничего себе! Как смело — и один крупный план на целую минуту!»
— Что было самым сложным на съемках «Лихих»? Быков ведь знал, что вы готовы на все и абсолютно бесстрашны. Вы уже после «Актрис» заявили это, и вас услышали. На что пришлось пойти в этой роли?
— У нас есть очень откровенные сцены. Сцена секса в туалете в «Актрисах» – цветочки по сравнению с тем, что было у Юры. Но даже перед этой сценой у меня не было страха. И конечно же, Артем Быстров, мой партнер, который играл мужа, очень помог. Мы друг другу помогали – через шутки, через легкость, очень много смеялись с Артемом. Вся группа вышла, когда мы это снимали, остались только оператор, второй режиссер и осветитель. И как-то мы не подумали, что в этой сцене мне надо было брать телефон и выбегать за дверь. Я беру телефон, выбегаю, а там стоит вся съемочная группа и смотрит на меня... Выручил рабочий или осветитель, он откуда-то взял полотенце и быстро накрыл меня. Я говорю: «Спасибо тебе большое, ты просто спас меня». Но это было смешно...
— Когда-нибудь эти сцены увидят ваши дети. Не думаете, как они на это среагируют?
— Думаю, им будет неприятно. Я же их мама.
— Ваша дочь Вероника хочет стать актрисой, она должна понимать, что профессия требует смелости.
— Пока она не переносит, даже когда я целуюсь в кадре: «Мам, ты что, по-настоящему целуешься?!»
— Она гораздо спокойнее переносит сцены, где вы физически страдаете?
— Ну она все же актерский ребенок, знает какие-то секреты профессии.
— А что было сложного на этих съемках не морально, а физически?
— Очень много было крови, настолько, что в кадре меня в какой-то момент буквально тошнило, когда я Артема по живому прямо дома в ванной зашивала. Гримеры же там с пластикой поработали на высочайшем уровне, и все абсолютно натурально выглядело... Представляете, когда я прикасалась к нему, выливалась кровь, и мне прямо физически было плохо от этого.
— Почему вам было так важно сняться в этой истории? Не кажется, что уже есть переизбыток этой темы — 90-е годы? И это не последняя история про то время.
— Мне кажется, «Лихими» надо поставить жирную точку в теме девяностых. С Юрой же я давно мечтала поработать, потому что мне нравится его мрачное, настоящее, душераздирающее кино. И я не раз пробовалась в его картины. Мечта сбылась.
— Как играть мать, у которой сын — убийца, муж — убийца? Это же катастрофическая история.
— Да... Но мне Юра очень помогал. Мы приходили на площадку и тут же погружались в эту атмосферу, все вокруг было одновременно и невыносимо, и прекрасно.
— Помню, как в начале девяностых я как-то раз спускалась по лестнице в подъезде, и на втором этаже — милиция, люди... Оказывается, киллер убил молодого парня, соседа. Я перешагнула и пошла в школу — ну надо же туда идти...
— У меня другие воспоминания. Я в какой-то момент открыла холодильник, а он пустой. Есть буквально нечего. Просто раз — и все исчезло. Просто нет еды.
— А мама танцует в ансамбле?
— Мама танцует. Бабушка, царствие ей небесное, конечно, дружила со всеми главными людьми в магазинах, которые доставали продукты. То есть периодически появлялась колбаса, я думала: «Ничего себе!» А в начале девяностых бабушка умерла, и стало особенно очевидно, какое вокруг все серое и мрачное....
Кстати, в девяностые у меня родители стояли на рынке ЦСКА, продавали одежду. На стадионе размещался рынок, у всех, кто торговал, были железные контейнеры, и у родителей тоже. Так и стояли: здесь контейнеры оперных, там — балетных, дальше — драматических. Чем занимались люди искусства, чтобы выжить? Были челночниками и продавали одежду...
Вот вы рассказали про киллера. А я помню, как просыпаюсь в школу и папа кричит: «Лена, Лена! Смотри!» Я выглядываю в окно, а там на козырьке лежит мертвая девушка. Вот такие девяностые были. У меня почему-то эти эпизоды отпечатались в памяти, прямо ненавижу это время.
— Улицы были тогда очень опасными, а вы — совсем юная девочка, которая занималась танцами.
— Я ходила по этим улицам, как все. Пока бабушка была жива, она, конечно, меня никуда одну не отпускала, всегда со мной за руку ходила. А потом я одна.
— Вы попадали в какие-то опасные истории?
— Ой, я много могла бы попасть. Как-то познакомилась с парнем, он ездил на шестисотом «мерседесе». А мне было лет четырнадцать. Мне казалось, классный парень на крутой машине, с которым мы туда-сюда катаемся. И в какой-то момент он говорит:
— Мы сейчас поедем туда-то.
Я говорю:
— Нет, все, мне уже надо ехать домой.
И вдруг он тормозит на Ленинградском шоссе и начинает орать:
— Значит, так, ты никто, ты молчишь, я мужчина, и я говорю, куда мы едем, тебе понятно?!
Я была в шоке. До этого было все как-то легко, никаких намеков, приставаний. Не помню на самом деле, как вырулила из этой ситуации, но ничего не случилось. Я как-то извинилась перед ним даже... Спасла дипломатия, и он отвез меня домой. И я потом очень долгое время скрывалась. Тогда это было проще — не было ни мобильников, ничего. И он по району меня долго искал, месяца два. Я видела фары, помню, как они светили, и я пряталась от этой машины. И я никому из взрослых об этом не говорила, не просила помочь. Тогда были такие правила жизни: сам попал в проблемы — сам их решил.
Но я много чем рисковала. Могла пойти и погулять ночью. Сейчас так не делаю, мне страшно, я хожу с ключами между пальцами, как с кастетом. Боюсь.
У меня вчера 15-летний сын отпросился на ночевку к другу, говорит:
— Мы едем вчетвером, будем играть в приставку.
— Хорошо, скинь адрес, куда вы поедете, к кому.
Он скинул. Я легла спать. Вдруг просыпаюсь в пять утра, вот как-то не спится. Думаю, что-то не то. В пять утра пишу Артемию, спрашиваю:
— Ты где?
— В смысле где? Мы у Миши.
— А почему вы спать не ложитесь?
— Я сейчас домой поеду.
— Время пять утра, какое домой?
Так в результате он с другом в шесть утра приехал домой, а я уже с пяти не спала. Для меня это кошмар и стресс. А я думаю, каким же кошмаром было для моей мамы, когда я в 14 лет ездила на шестисотом «мерседесе».
— Когда вы потеряли эту смелость хождения ночью и закончились какой-то драйв и бесстрашие?
— С рождением детей. А до этого страхов не существовало. Я помню, потом уже, когда настали более-менее спокойные времена, мы гоняли на машине, занимались стритрейсингом. И я участвовала в гонках каждую неделю.
— За рулем?
— Нет, я была штурманом с бумажной картой, говорила водителю, куда поворачивать, куда ехать, где забирать определенную вещь или что-то, там же были задания... Мне было весело. Я сейчас понимаю, что это просто безумие и смертельный риск. Но нам это нравилось — адреналин. До сих пор помню: было одно задание — узнать, сколько в определенной аптеке стоит йод. Мы гнали от ДПС, потом приезжали просто с красными, раскаленными дисками, разворачивались через две сплошные по Садовому кольцу... Я сейчас вспоминаю и думаю: это где же была голова?! Это же просто безумие!
— Вы уже тогда были не маленькая.
— Нет, уже все были не маленькие. И мы ездили с моим тогда будущим, а теперь уже бывшим мужем и его друзьями.
— Это адреналиновая зависимость?
— Ну да, я и не отрицаю адреналиновую зависимость. У меня она была. Мне так нравился риск!