Как повлиял на мировую моду Андре Леон Телли
Скончался один из самых колоритных персонажей в фешн-индустрии Андре Леон Телли. О его влиянии на мировую моду и удивительной судьбе размышляет Сергей Николаевич.
Я никогда не видел его худым и стройным. А ведь он оставался таким почти до своих сорока лет, пока не почве стресса после смерти любимой бабушки не поправился. Но есть неопровержимые доказательства его стройности и особой афроамериканской красоты — черно-белые фотографии 70-х годов и телехроника 80-х. Там Андре Леон Телли всюду такой высоченный bell boy, каких раньше держали для украшения лобби и лифтов в дорогих отелях на Юге США. Вышколенный, услужливый, идеально воспитанный. Yes, mam. No, sir… Где-нибудь в Brown Hotel в Луисвилле они до сих пор есть. Чаевых не вымогают, а величественно принимают, как должное. За красоту, осанку и ливрею.
Именно так смотрит со своих молодых фотографий Андре Леон Телли. Горделивая самоуверенность человека, который всех и все знает, принят в лучших домах. И сидит в первом ряду по праву таланта и социальной принадлежности — editor at large. Даже не знаю, как перевести на русский. Редактор, отвечающий за все. Или больше, чем просто только редактор.
Люди моды — большие мастаки придумывать себе разные эффектные должности. А Андре Леону Телли, конечно, в какой-то момент стало унизительно называться скромно «обозревателем моды». Он был больше и знаменитее всех. И даже когда мы встретились в Гостинице «Украина», он первым делом с жаром поведал о своей заветной мечте — стать главным редактором Numéro Russia.
— А вы разве там не главный? — удивился я.
— Нет, — воскликнул он почти гневно. — Editor at Large!
Знал бы он, что в московской редакции Numéro местные злоязычные барышни называли его не иначе, как «наша большая черная Мамушка». По аналогии с героиней романа «Унесенные ветром». Сами-то они все были там, как на подбор, конечно, скарлетт о’харами («Я никогда не буду голодной», «Я подумаю об этом завтра» и т. д).
Конечно, Андре Леон Телли — легенда Юга. Он весь оттуда. За долгие годы жизни в Нью-Йорке он так и не сумел избавиться от южного акцента, от повадок мальчика, выросшего в патриархальной среде, где центром жизни была методистская церковь, а воскресная служба — главным событием недели. Мне довелось однажды увидеть документальные кадры начала 1950-х годов, как афроамериканская община собирается перед своим храмом. Парад элегантных дамских шляп, непременные, несмотря на жару, белые перчатки, наутюженные костюмы и белоснежные сорочки, еще больше оттеняющие антрацитовый цвет кожи.
Есть что-то бесконечно трогательное в этом страстном желании быть не хуже других, стать частью большой красивой, праздничной толпы. Люди, славящие сына Господа Христа, читающие Евангелие, распевающие спиричуэл и госпелы — красивые люди. «Beautiful people» — ключевое понятие в жизненной философии Андре Леона Телли. Люди обязательно красивые, внешне и внутренне. Только им дано чувство подлинной Красоты и Стиля. Именно так, с заглавной буквы.
Восторженный пафос Андре Леона — горячий пафос южанина, чуждый ироничным и замкнутым северянам. Но без этого восторга и преклонения никогда не понять, в чем историческая заслуга Андре Леона Телли. Огромный, облаченный в какие-то цветные мантии, расшитые позументами, он похож на вождя древнего племени, лишь по чистой случайности затесавшегося в модную тусовку. Там ведь все больше преобладают миниатюрные дамы с сердитыми перетянутыми лицами, которым есть что скрывать под густым слоем профессионального грима и черными, светозащитными очками.
А великому гуру моды Андре Леону Телли скрывать было нечего: ни свой рост — два метра, ни свой вес — за 120 кг, ни свой возраст — 72 год. Он был весь как на ладони. Со всеми своими пристрастиями, тяжелой одышкой, комплексами и детскими травмами, которые он бесстрашно обнародовал в своих недавних мемуарах «Шифоновые кафтаны». И о том, как его совратил в детстве сосед, живший на нижнем этаже. И как белые парни забрасывали его камнями, когда он десятилетний направлялся в библиотеку колледжа изучать очередную подшивку Vogue. И как животный страх перед новой болью, связанной с сексом и интимными отношениями, искалечил ему жизнь.
Бабушкин внук
Даже если бы я ничего этого не знал про Андре Леона, все равно при первом же знакомстве сразу бы определил его амплуа — бабушкин внук. Если быть совсем точным, то в его жизни было две бабушки: одна родная, обожавшая и баловавшая его без устали миссис Бенни Фрэнсис Дэвид. И еще одна, ставшая спустя много лет его главной покровительницей и патронессой, — великая Диана Вриланд. Одна пять раз в неделю мыла полы и убиралась в мужском общежитии в Дареме, в Северной Каролине, другая вершила судьбами мировой моды и творила новые мифы в качестве главного редактора Vogue. Впрочем, когда после окончания Университета Брауна Андре Леон, пришел наниматься стажером, Диана была, как говорят французы, hors jeu («вне игры»). Изгнанная из Condé Nast, она доживала свой век на скромной ставке куратора моды при Нью-Йоркском музее Метрополитен, убедив начальство и спонсоров, что мода — тоже искусство и может пользоваться зрительским спросом. Раз в сезон Диана устраивала грандиозные по замыслу и размаху выставки, давно ставшие классикой музейного дела. То давала костюмные балы из эпохи Габсбургов или Романовых, то придумывала феерические шоу на темы Золотого века Голливуда, то сочиняла монографические экспозиции, похожие на психологические романы, в честь своих любимых кутюрье Ива Сен-Лорана и Баленсиага.