Фотожурналист Сергей Пономарев — о пустой Москве, сторителлинге и войне
17 июля Музей Москвы открывает выставку фотожурналиста Сергея Пономарева, посвященную пустой Москве. Мы обсудили с ее автором работу в зоне военных действий, коммуникацию с молодым поколением, амбиции и возможность отказываться от неинтересных заданий.
На полке Сергея Пономарева — награды самых желанных для фотожурналистов премий, включая Пулитцера и World Press Photo, а в архивах — десятки проектов о военных конфликтах и жизни беженцев. Его репортажи из больших городов и маленьких деревень складываются в сюжеты, где каждый кадр рассказывает свою историю. По миру он перемещается на высоких скоростях, успевая снимать для американского The New York Times, французского Le Figaro, немецкого Stern и других — не менее именитых — изданий. Впрочем, весной этого года перелеты сменились карантином. Его журналист проводил в Москве. Так появился авторский проект «Москва. Великая пустота», куда вошли снимки опустевшего города, по непривычно тихим улицам которого Сергей Пономарев исходил километры с камерой наперевес. Перед открытием персональной выставки в Музее Москвы мы поговорили о том, что нового он увидел в Москве, почему фотографии — это не фотки и как сделать самое главное — поймать момент.
— Вы 9 лет проработали в агентстве Associated Press, после чего решили стать фотографом-фрилансером. Свой новый проект — «Москва. Великая пустота» вы тоже готовили как независимый автор. После карантина все довольно много и активно обсуждают разницу между штатной работой и фрилансом, плюсы и минусы этих вариантов. Давайте обсудим, как это устроено в фотожурналистике?
— Быть фрилансером — это, что называется, быть бизнесменом полного цикла. Я имею в виду, что ты полностью занимаешься всем сам: придумываешь темы съемки, обзваниваешь клиентов, проводишь маркетинговые исследования и так далее. И в общем-то, «Великая пустота» тоже стала возможна благодаря тому, что я фрилансер, и могу думать проектами. То есть я не выполняю какую-то узкую задачу — пойти и снять что-то конкретное (этим занимаются фотографы, получающие зарплату), а выступаю как человек, который производит контент, сам придумывает идею, разрабатывает и, что важно, упаковывает ее. С новым проектом случилось так, что я вдруг понял, что это нужно сделать документально, запечатлеть пустую Москву, потом я придумал форму, как буду это делать — вот эти узкие панорамы, нашел техническое исполнение, нашел камеру, занялся поиском художественного исполнения. Мне нужно было не просто пустые улицы поснимать, а выбрать на них специальные точки, которые бы раскрывали тему. Дальше я стал размышлять: вот у меня вырисовываются очертания проекта, куда его можно направить, кого этим можно заинтересовать? Нужно ли это сделать прямо сейчас или, наоборот, подождать, дать времени пройти? Параллельно я обрастал командой, которая помогала с проектом, — забегу вперед, но мне посчастливилось работать с уникальным куратором фотовыставок — Линой Краснянской, невероятным продюсером съемок — Нигиной Бероевой и общим продюсером проектов, которому нет равных в России, — Сашей Астаховым. Вероятно, это стало возможно именно благодаря пандемии, и эти золотые люди оказались свободны для моего проекта. Обычно происходит так, что работаешь сам на себя. А вообще, честно говоря, я думаю, что фотографам гораздо легче на фрилансе, чем, например, писателям. Фотографии, допустим, можно потом еще использовать, а с текстом так не получится.
— А чего больше: проектов, которые вы инициируете сами и предлагаете изданиям, или, наоборот, входящих запросов от редакций и клиентов?
— Всегда по-разному, сложно сказать, поскольку год на год не похож. Бывали годы совершенно «сухие», как мы их называли, и тогда я придумывал проекты сам. Наша страна просто пестрит историями и очень богата разными идеями. У меня есть два стиля работы: один я называю «работать по заданию», то есть по заказам — условно, снять бетонный завод какой-нибудь для календаря «Интеко» или поехать снимать историю для The New York Times. Вот в прошлом году как раз помотался. Ездил в арктическую Канаду, летал в Ирак, на Камчатку, прямо по всему шарику. И второй стиль — «спекуляция». То есть это проектная работа, когда ты сначала снимаешь, упаковываешь все в проект, а потом уже предлагаешь кому-то как свое видение.
— После всех перелетов и переездов, к которым вы привыкли, не странно было вдруг на несколько месяцев оказаться в Москве и никуда не перемещаться?
— Очень хорошо, что я вернулся в Россию, потому что весь февраль провел в Америке, в Лос-Анджелесе, и прилетел буквально за пару дней до начала самоизоляции, до первых предкарантинных мероприятий. Мне кажется, что такие вещи нужно переживать поблизости с домом, с семьей. А еще мне повезло, что появилась идея проекта про город. Она развилась в течение где-то, наверное, недели. И я стал думать, как это снимать, начал искать какие-то творческие ходы и так далее. В общем, абсолютно не заметил, что так долго сижу в Москве. Меня ничто не напрягало, и самое главное, у меня было очень много работы все это время, то есть я жил примерно таким же образом, как и до того. Наверное, даже больше дел стало, потому что у меня продолжается работа с Америкой, так что вечерами или ранними утрами всегда были звонки. И я, грубо говоря, ходил целыми днями по городу, а потом приходил домой, садился и снова работал в Zoom.
— Какое было ощущение от пустой Москвы?
— Ну… мне нравилось.