Рак излечим. И даже в России
Современные методы индивидуальной терапии рака очень дороги, но за ними будущее
На базе НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой и НМИЦ онкологии им. Н. Н. Петрова открывается первый в России взрослый центр так называемой CAR-Т-терапии. Это один из самых современных методов лечения рака, позволяющий вооружить собственные иммунные Т-клетки пациента специальным рецептором (CAR — химерный антигенный рецептор) против собственных же раковых клеток.
«В прошлом году был пройден этап валидации, для которого AdVita оплатила реагенты на 4,9 миллиона рублей, в этом году начнется клиническая апробация метода, а значит, лечение получат первые пациенты», — сообщила «Эксперту» Алла Райская, административный директор благотворительного фонда AdVita.
До этого в России был только один такой центр — для детей. Он работает на базе НМИЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева и финансируется за счет благотворительных фондов «Подари жизнь» и Фонда поддержки и развития науки при Центре имени Дмитрия Рогачева. Эта терапия, непростая и дорогая, назначается обычно тем пациентам, которые уже безуспешно использовали другие, более классические методы или имеют крайне ослабленный иммунитет.
В мире первые пациенты получили CAR-Т-терапию двенадцать лет назад, и у некоторых из них все еще полная ремиссия, не обнаруживается ни одной раковой клетки, что очень редко для пациентов, прошедших радио- и химиотерапию. Один из первых пациентов, американец Дуг Олсон вспоминает, что уже через несколько недель его лечащий врач ему сказал, что в организме больше нет раковых клеток, и он был уверен, что вылечился. Врачи и ученые, однако, сомневались в долгосрочном успехе метода, но сейчас, через двенадцать лет Дуг Олсон по-прежнему здоров.
«Теперь мы точно знаем, что CAR-T-терапия может вылечить лейкемию», — не скрывая триумфа сказал американский исследователь Карл Джун на брифинге, посвященном публикации в Nature 2 февраля 2022 года статьи, в которой были представлены результаты наблюдения за пациентами, получившими в 2010 году CAR-Т-терапию.
Однако из первых пациентов, получивших CAR-T-терапия, только примерно у 25–35% наступила полная ремиссия. За последнее десятилетие эффективность метода подросла, но все равно он, как и другие новейшие иммунологические методы терапии, не стал панацеей. Однако в ближайшие годы этот метод радикально преобразует практику борьбы с раком.
Вооружить свои лимфоциты
«CAR-T-клеточная терапия — это исключительный прорыв не только в онкологии и онкогематологии, а в медицине вообще. Технология совершенно новая, это принципиально другой подход с точки зрения управления эффектором (основное действующее средство — то, что уничтожает опухоль)», — объяснила Марина Попова, врач-гематолог, доцент кафедры гематологии, трансфузиологии и трансплантологии НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой.
CAR-T-терапия — это красивый и очень современный метод (и потенциально применимый не только против рака). В начале из крови пациента берут его собственные T-клетки (T-лимфоциты) и вооружают их нужным рецептором. T-клетки представляют собой важную часть иммунного ответа организма. Если B-клетки выпускают антитела наружу, то T-клетки несут похожие на антитела рецепторы, узнающие патоген прямо на своей мембране. После того как они его узнали, они либо сами уничтожают больную клетку, либо помогают другим клеткам сделать это. Если наш иммунитет не уничтожает раковую клетку, это значит, что лимфоциты ее «не видят», не имеют к ней подходящих рецепторов. Для того чтобы иммунные клетки «увидели» опухоль (именно ту опухоль, что в организме у конкретного пациента), в них вставляют ген того самого химерного антигена (CAR). Химерным этот антиген называется потому, что он составлен из разных частей, в том числе части собственного рецептора и части, которая должна узнать раковую клетку, то есть для того, чтобы сделать CAR, нужно знать специфический маркер раковых клеток, чтобы иммунитет узнал именно их и не набросился на свои здоровые клетки.
После того как клети из крови пациента размножили в лабораторной посуде, с помощью генной инженерии вставляют в них нужный рецептор, потом их еще больше размножают, чтобы было достаточно много вооруженных T-клеток, и после этого возвращают в кровь пациента. Они там не только однократно борются с раком, но и продолжают жить и размножаться, видоизменяться. В пациентах, которые успешно прошли такую терапию 12 лет назад, все еще есть T-клетки с химерным рецептором, которые готовы убить рак, как только он попробует появиться.
«По логике, это должно контролировать иммунную деятельность. Однако это тоже не на сто процентов работает. Но с точки зрения реализации, как новое лекарство, новая технология — это беспрецедентно. В первую очередь такое лечение назначают пациентам с резистентностью к стандартной химиотерапии или когда проводят трансплантацию костного мозга. И у самой неблагоприятной с точки зрения контроля заболевания группы пациентов результаты просто потрясающие», — говорит Марина Попова.
Очевидно, у метода может быть ограничена не только эффективность (T-клетки почему-то не прижились, антиген подобран неточно), но могут быть серьезные противопоказания: а что если эти T-клетки вызовут сильную аутоиммунную реакцию, цитокиновый шторм)? Не исключаются смертельные исходы, особенно у ослабленных раковых больных. И это сужает так называемое терапевтическое окно — метод должен пройти первые фазы испытаний, доказав свою безопасность, и, чтобы не провалить их, авторы обычно стремятся максимально обезопасить его, что, очевидно, может снизить его эффективность настолько, что результаты следующих фаз испытаний будут слабые.
За 12 лет в США зарегистрированы два препарата (вернее сказать, две лабораторные системы, это же не просто лекарство), одно против лейкемии, другое — против лимфом. И это неплохая скорость регистрации для инновационных методов, и можно прогнозировать, что вскоре их станет больше. Регулярно появляются статьи об испытаниях метода против других видов рака. Сейчас в США зарегистрировано более тысячи клинических испытаний CAR-T, из них более 20 дошли до третьей фазы. Кроме различных видов рака крови метод, судя по всему, успешно применяется против миелом и некоторых других типов.
«Так часто бывает с новыми онкологическими методами: сначала их испытывают на различных видах рака крови, потом сфера применения расширяется», — рассказывает профессор Университета Северной Каролины в Шарлотте Валерий Грдзелишвили.
Разумеется, метод дорог. Это фактически индивидуальная терапия: один пациент — одно лекарство. Примерно в полмиллиона долларов обойдется CAR-Т-терапия в США. Плюс госпитализация и сопроводительное лечение, если понадобится, а оно, скорее всего, понадобится. В Европе — около 100–150 тыс. евро, в Китае — от 25 до 50 тыс. долларов. Но препятствие не только в цене. Не хватает производителей таких клеток и клиник, которые работают с ними. Сегодня в США есть 200 центров, где можно получить CAR-Т-терапию, в Китае — 217, в Европе — 37, в Японии — 10.
В России — один детский центр и скоро откроется один взрослый, причем в режиме клинических испытаний.
«Обычно с момента регистрации нового лекарства или технологии за рубежом до их ввода в российскую систему здравоохранения и появления госфинансирования проходит несколько лет. И в этот период российские врачи могут применять инновации только по экспериментальной методике в рамках клинических исследований», — говорит Алла Райская.
CAR-Т-клеточная терапия рака
Блокировать блокпост
CAR-Т-терапия относится к наиболее быстро развивающемуся классу антираковых методов — иммунологическому. «Самым большим прорывом прошлого десятилетия стала иммунотерапия. В отличие от других методов лекарственного лечения она показывает нашему иммунитету, как с опухолью бороться. И если этот механизм запускается, он может годами держать опухоль под контролем. Хороший пример — меланома, где иммунотерапия сыграла, наверное, самую большую роль. За счет использования несколько классов таких препаратов, если пациент ответил на лечение, опухоль очень долго будет контролироваться, не прогрессировать и не расти даже при четвертой стадии заболевания», — рассказал Владислав Евсеев, врач-онколог, химиотерапевт Клинической больницы Святителя Луки.
И среди методов иммунотерапии есть уже относительно классические, такие как использование цитокинов и других регуляторов иммунитета, а также моноклональных антител, сделанных так, чтобы бороться против определенных видов рака.
«Если говорить про 2021 год, в чем была его важность, то с момента, как иммунотерапия появилась, фактически было всего два класса препаратов, две мишени. А в прошлом году был исследован третий класс этих препаратов. То есть иммунотерапия уже внутри разделяется на группы препаратов, которые по-разному действуют и между собой сочетаются. Они уже хорошо доступны в России. Возможно, даже доступнее, чем во многих европейских странах», — рассказал Владислав Евсеев.
Метод моноклональных антител постоянно совершенствуется. «Есть еще одно развивающееся направление иммунной терапии — биспецифические антитела. Они, с одной стороны, имеют якорь к мишени на опухолевой клетке, с другой стороны — якорь для Т-клетки. Это, получается, мостик. Он вводится внутривенно и совсем не обладает никакой токсичностью, потому что в нем нет никаких цитостатиков. Этот мостик цепляется к опухолевой клетке и, как яркий флаг, привлекает туда собственные клетки, которые должны убивать эту опухолевую клетку. А второй якорь соединяется с Т-клеткой. Она возбуждается, понимает, что перед ней опухоль, и убивает ее. Это сегодня используют и в России, и в мире», — рассказывает Марина Попова.
Но кроме уже относительно привычных цитокинов и антител есть не менее новые и остроумные методы. «На современных конференциях по онкологии популярнее CAR-Т только метод immune check-point inhibitors (ингибиторы контроля иммунитета)», — говорит Валерий Грдзелишвили. Сейчас проходит более двух тысяч клинических испытаний, зарегистрированных в США, причем больше 200 — на третьей или на четвертой (финальной) фазе.
В 2018 году иммунологи Джеймс Эллисон и Тасуку Хондзё за открытие этого метода получили Нобелевскую премию, а первые клинические испытания начались в 2010 году. Как часто бывает, новейший метод был основан на фундаментальном открытии, открытии механизма, который блокирует иммунитет, не дает ему атаковать, который используют и здоровые, и раковые клетки.
«На самом деле странно, что наш иммунитет так плохо борется с раком, — говорит Валерий Грдзелишвили. — Это раньше думали, что раковые клетки такие же как все, только сошедшие с ума и начавшие безудержно размножаться. Однако сейчас ясно, что это не так. Они другие. В них накапливается множество мутаций и прочих поломок, встречаются, скажем, клетки с тысячей хромосом. Иммунитет должен был бы увидеть таких монстров. Он и видит, но очень плохо. И теперь понятно почему».
Раковые клетки продуцируют и помещают на поверхность своих мембран специальный белок, который могут узнавать Т-клетки и принимать решение не атаковать. То есть раковая клетка строит на своей поверхности специальный чекпойнт, блокпост, не пропускающий иммунитет, не дающий ему возможности атаковать.
Метод ингибиторов контроля иммунитета состоит в том, чтобы сделать антитело, которое блокирует этот блокпост, блокирует блокировщиков иммунитета. То есть когда Т-клетка подходит к злокачественной клетке, та отвечает, что она вовсе не опухолевая и убивать ее не надо.
«Так вот, лекарственное вмешательство в этот механизм (а именно моноклональное антитело, которое блокирует этот сигнал между Т-лимфоцитом и опухолью), и есть Нобелевская разработка. Оказалось, если не позволить опухолевой клетке и Т-клетке реализовать этот сигнал, то Т-клетка может распознать опухоль, которая уже не уйдет из-под ее надзора», — пояснила Марина Попова.
Этот метод уже реализован в виде нескольких зарегистрированных в мире лекарственных средств, которые широко используются сейчас в онкологии и онкогематологии. Его явный плюс, в отличие от CAR-Т, — не надо каждый раз делать индивидуальное лекарство, это фактически моноклональное антитело, которое атакует рецептор контроля иммунитета, а он одинаковый у всех. Среди минусов — риски тяжелых побочек и летальных исходов, связанных с тем, что «тормоза» иммунитета снимаются не только с раковых клеток и организм может начать атаковать сам себя. Поэтому этот метод, который недавно казался чуть ли не главной надеждой и панацеей, пока применяется в случаях, когда классические методы уже испробованы.
Вирус-друг
К иммунологическим методам примыкают методы вирусной терапии рака. Сейчас в США уже есть один зарегистрированный препарат, сделанный на основе вируса герпеса, и врачи могут его прописать против меланомы.
Вообще, этот метод известный, старый, с ним экспериментировали в СССР, и слухи говорят о множестве чудесных исцелений в результате не совсем легальных его применений.
«То, что вирусы могут помогать в лечении рака, было впервые описано в научной статье еще в 1904 году, когда о существовании человеческих вирусов еще не знали. Но врачи замечали, что в некоторых редких случаях лейкемия или лимфома исчезали, если больные заболевали гриппом», — рассказывает Валерий Грдзелишвили, который возглавляет лабораторию, которая занимается безопасными модификациями вируса везикулярного стоматита для лечения рака поджелудочной железы, такие вирусы проходят сейчас ранние стадии клинических испытаний.
Суть метода в том, что вирусы особенно хорошо размножаются в раковых клетках потому, что раковые клетки сами все время размножаются. Кроме того, раковые клетки отключают у себя внутриклеточный иммунитет, так называемый интерфероновый ответ первого типа. Дело в том, что если в организме полностью отключить иммунитет, то он обычно все равно хорошо справляется с большинством вирусов. Это давно известно, есть генетические линии лабораторных мышей, так называемые голые мыши, у них генетически «выключен» иммунитет, на них проводят в том числе эксперименты с человеческими, в том числе раковыми тканями, они не отторгаются. И эти мыши не умирают от каждого вируса. Механизм защиты в том, что когда клетка (каждая клетка организма) понимает, что в ней очень много РНК или какая-то подозрительная РНК, то это, скорее всего, вирус. В результате она посылает интерфероновый сигнал бедствия соседним клеткам, которые все перестают размножаться, работать и уничтожают РНК внутри себя. Благодаря этому мы даже не замечаем многие вирусы.
Если бы у раковой клетки работал интерфероновый ответ, но она бы не могла так сильно размножаться, ей пришлось бы останавливать свой рост каждый раз, как в нее попадает вирус. Поэтому именно раковые клетки особенно уязвимы к вирусам.
И это иногда выглядит как чудо: пациент на терминальной стадии рака, и вдруг опухоль просто рассасывается. Японские ученые еще в 1974 году выпустили статью (Asada T. Treatment of human cancer with mumps virus. Cancer. 1974 Dec; 34(6):1907-28), в которой описывали эксперименты на пациентах в терминальной стадии рака. Их лечили убойными количествами вируса свинки, причем это сработало примерно в половине случаев, другая половина пациентов, очевидно, умерла.
Сейчас такие эксперименты в большинстве стран невозможны из-за их неэтичности, слишком высоких рисков. Сейчас многие лаборатории, в том числе в России, работают с онкологическими вирусами (хотя, конечно, меньше, чем с иммунотерапией), но эти вирусы — искусственные, они ослаблены по сравнению с дикими формами, чтобы увеличить их безопасность, в них добавлены гены, которые усиливают иммунный ответ; вносятся и прочие улучшения.
Отсюда снова возникает проблема узости «терапевтического окна»: если вирус слишком ослабить, он и убивать рак будет не очень хорошо, а если не слишком, он не пройдет первую фазу испытаний. Валерий Грдзелишвили рассказывал о случае смерти пациента в клинических испытаниях в результате того, что вирус сработал «слишком хорошо», опухоль быстро погибла, и токсины от ее «растворения» убили и сам организм. Понятно, что в этом случае клинические испытания пришлось досрочно прекратить. Сейчас в США зарегистрировано 137 клинических испытаний онкологических вирусов, но только пять из них дошли до третьей фазы.
Химия в точку
«Сейчас в России доступно практически все. Нет такого лекарства, за которым необходимо ехать за рубеж. Существуют механизмы, при которых врачи могут назначать даже и незарегистрированные в РФ препараты», — утверждает Марина Попова.
Львиная доля прогресса в онкологии приходится на усовершенствование классических методов — радиотерапии, хирургии, химиотерапии, причем в химиотерапии прогресс идет непрерывно, а многие виды рака уже имеют благоприятные прогнозы. Постоянно тестируются новые формулы, медики создают все более специфические к конкретным ракам протоколы.
«Но даже если брать классическую химиотерапию, в ней много классов препаратов, до сих пор появляются новые. Они занимают свое место либо изменяются комбинации старых препаратов. Сейчас развивается сопроводительная терапия, и из-за этого многие схемы лечения становятся более переносимыми. Побочные эффекты есть, но с ними можно справиться, и они не мешают людям, например, работать между циклами химиотерапии», — уточнил химиотерапевт Владислав Евсеев.
Но у химиотерапии есть принципиальный недостаток: речь идет о ядах, которые вредят не только раковым, но и в разной мере здоровым клеткам. При этом развиваются методы, которые совершенствуют классическую химиотерапию за счет того, что доставляют яд именно в злокачественные области.
Отсюда уточнение терминов. То, что раньше называли химиотерапией, сегодня предпочитают обозначать как системное лечение. И вот системное лечение уже разделяют на «стандартную химиотерапию», где используют цитостатические препараты, известные своей токсичностью, иммунотерапию, гормональную терапию (некоторые виды раков зависят от гормонального статуса пациентов, и его изменение может подавить болезнь), таргетную терапию, которая направлена на конкретную мишень.
«Ядовитые цитостатики, которые просто так ввести в организм невозможно, сейчас придумали аккуратно упаковывать и доставлять к цели. Присоединять, например, моноклональное антитело, которое может вычислить клетки, на которых есть экспрессия этого рецептора, и доставить туда непосредственно этот яд в упакованном виде. Это тоже уменьшение токсичности, когда оно будет работать локально — в месте, где находятся опухолевые клетки. Это новая химеотерапия. Огромное направление, которое сейчас тоже очень бурно развивается. Есть, например, такой препарат брентуксимаб ведотин, он применяется для лечения лимфомы Ходжкина. Очень эффективно работает», — рассказала Марина Попова.
К аналогичной прицельной терапии можно отнести точечную доставку лекарств. Это конъюгированные препараты: сочетание таргетной терапии и химиотерапии в одном. Если прибегнуть к аналогии с военными действиями, то стандартная химиотерапия забрасывает гранату в помещение, где находится враг, и вместе с ним от гранаты страдает само помещение — организм пациента. Конъюгированные препараты работают более аккуратно, как киллер.
«Таргетный препарат, который действует против какого-то белка или мутации, нагружен сверху химиопрепаратом. Это позволяет точечно доставить его до опухоли, не допустив воздействия на организм в целом. Токсичность меньше, а эффективность намного больше из-за того, что дозировка этого препарата в опухоли оказывается значительно выше. В последнее время это набирает обороты. Кстати, в 2021 году появилась целая группа таких препаратов в онкологии, в том числе для лечения рака мочевого пузыря, молочной железы», — объяснил Владислав Евсеев.
Генетическая диагностика
«Наша ошибка — в самом слове “рак”. Нет такой болезни, а есть множество болезней, каждое злокачественное образование уникально и неоднородно даже в одном пациенте — они различаются и генетически, и по свойствам. Поэтому будущее за максимально детальным генетическим диагнозом и подбором терапии специально под данный вид злокачественных клеток», — говорит Валерий Грдзелишвили.
Прогноз течения рака критическим образом зависит от того, насколько рано обнаружена болезнь. Современная диагностика — это не только выявление болезни, ее типа, но и детальнейший анализ генома опухолей, его поломок.
«Надо сказать спасибо нашим коллегам врачам-патологам, которые могут посмотреть большое количество маркеров на опухоли и сами опухоли разделить на большое количество подтипов. И мы уже лечим не просто условный рак молочной железы, а конкретный его подтип», — говорит Владислав Евсеев. В диагностике типов рака крови прорыв не такой быстрый, но очевиден прогресс.
«Диагноз опухоли кроветворной и лимфатической ткани — самый сложный и “дорогой” диагноз в онкологии, — говорит Марина Попова. — Очень много сложных и дорогостоящих методов необходимо применить, чтобы правильно установить диагноз, от которого зависят план лечения пациента и прогноз. В диагностике опухолей кроветворной и лимфатической ткани значимого технологического прорыва за последнее время отметить не могу, но должна сказать, что диагноз становится все более “генетическим” благодаря открытию новых мутаций, что, в свою очередь, обусловлено доступностью и широкому применению секвенирования нового поколения».
При этом Марина Попова рассказывает о потрясающем успехе — регистрации первого антиракового препарата, который точечно нацелен против конкретной генетической поломки. Генетикам известна так называемая филадельфийская хромосома — 22-я хромосома, которая образуется в результате обмена генетическим материалом с 9-й хромосомой, — такая генетическая поломка приводит к образованию химерного гена BCR-ABL, который аномально управляет жизненным циклом клеток и запускает хронический миелолейкоз.
При изучении этого механизма впервые был предложен лекарственный препарат иматиниб (торговое наименование «Гливек»), который является первым препаратом в онкологии, направленным на последствия генетической перестройки, приводящей к развитию опухоли, — это первый генетически-таргетный препарат в онкологии.
Кроме генетических методов развиваются и другие методы, специфичные к конкретным маркерам конкретных опухолей.
В течение последних пяти лет, по словам Владислава Евсеева, прочное место в диагностике заняло развитие ПЭТ/ КТ. Ранее этот метод предусматривал использование одного трейсера — вещества, которое захватывает опухоль (в основном делали с глюкозой). Но сегодня, к примеру, для рака предстательной железы получили огромное распространение новые вещества. Например, PSMAPET (ПЭТ с простат-специфичным мембранным антигеном), ПЭТ с холином, различные трейсеры на основе галия. Они позволяют очень точно определять стадию заболевания. Вследствие этого лечение опять-таки стало гораздо точнее.
«Эта область продолжает развиваться. Буквально каждый год появляются новые носители, которые позволяют использовать такие методы диагностики для большего числа локализаций либо для тех, которые уже использовались, оно становится еще более точным. Это вполне доступный метод. У меня довольно много пациентов обследуются именно так. Это можно сделать даже бесплатно, по системе ОМС», — рассказал Евсеев.
В последние годы, по его словам, появилось еще одно направление — тераностика. Те же носители, что используются при ПЭТ/КТ, начали применять для лечения рака предстательной железы или нейроэндокринных опухолей. Способ позволяет одновременно диагностировать и лечить: прицельно доставлять радиоактивный препарат к опухолевой ткани.
«Но еще не совсем понятно, кому можно проводить такое лечение, кому нет. Потому что иногда выходит так, что опухоль должна подсвечиваться этим веществом, но почему-то это не срабатывает. Из-за того, что оно радиоактивное — не такое токсичное, как может быть, — но риски свои есть. Во-вторых, технология недостаточно изучена. Неясно, каково место приложения этого лечения: надо ли сначала проводить химиотерапию, а потом его, или наоборот. Это уже применяется, хотя в России пока мало доступно», — говорит Евсеев.
За чем будущее
Доля онкологических заболеваний растет вместе с ростом благосостояния и старением населения, принято говорить, что раньше в истории и в бедных странах не все «доживают до своего рака». Раковая клетка — это обычная в прошлом клетка, которая в результате генетической поломки того или иного происхождения решила не жить в ансамбле, подчиняясь общим правилам организма (в том числе умереть, если понадобится), а эгоистично выбрала путь личного бессмертия, становясь в результате безликой и уродливой толпой клеток.
Некоторое количество таких поломок имеют врожденную природу — известно уже довольно много маркеров генетической предрасположенности разных видов рака, и иногда понятны мишени для ранней диагностики и генетической терапии будущего. Есть и более простые методы профилактики, работающие в ряде случаев. Например, некоторые виды рака половых органов у женщин вызываются вирусом папилломы человека, вакцина против которого создана и применяется.
Но в общем случае от рака не застрахован никто, и вероятность заболеть им растет с возрастом — из-за накопления генетических поломок и ослабления иммунитета. Но поскольку каждый раз поломка разная и рак всегда разный, можно ли предположить, как будет выглядеть в общем виде план борьбы с онкологическими заболеваниями?
«Очевидно, что все эти методы будут развиваться и совершенствоваться и каждому найдется свое место. Поэтому нельзя как-то принципиально выделить, что что-то уйдет вперед, а остальное мы оставим в истории. Общая тенденция, наверное, будет двигаться к тому, что применение таких неспецифических подходов в виде химиотерапии будет уменьшаться за счет роста доли применения таргетной терапии, иммунотерапии, новых технологий, таких как CAR-T», — говорит Марина Попова.
Понятно, что самые современные имуннотерапевтические методы лечения как раз сейчас на подъеме.
«Думаю, что все перечисленные методы равно перспективны. Они для разных случаев. Но, наверное, наиболее перспективна все-таки иммунотерапия. Именно из-за возможности того, что опухоль очень долго можно контролировать. Сейчас проходит гигантское количество исследований этой группы препаратов, большое количество фармкомпаний пытаются придумать свои молекулы и просто тысячи исследований в ходу. Скорее всего, это самое перспективное из того что есть», — считает Владислав Евсеев.
Идеальная технология будущего, по мнению Валерия Грдзелишвили, включает в себя подробную генетическую диагностику конкретных раковых клеток пациента, что позволит первично подобрать подходящие методы и препараты, которые справлялись с опухолями, имеющими подобные поломки. И это отчасти так уже и происходит, а в будущем увеличится роль компьютерных приложений, анализирующих большие базы данных. Но на следующей стадии, вероятно, со взятыми у пациента образцами раковых клеток будут проведены эксперименты на моделях — в клеточных культурах, в органеллах, или в «голых мышах», с тем чтобы определить, на какой тип терапии реагирует данный конкретный рак. «Метод PDX (patient derived xenograft) позволяет лечить именно тот рак, что есть у этого конкретного пациента, — говорит Грдзелишвили. — Перед тем как начать лечение, у него берется биопсия — кусок опухоли. Ею заражают “голую мышь”. И уже на мышах проверяют разные методы».
В будущем терапия, вероятно, будет назначаться только после подобных проб на животной или клеточной модели, и чаще всего это будет «коктейль» из разных методов, хорошо подходящих конкретному пациенту.
Лучшие лечебные центры России постепенно (с опозданием) оснащаются самыми современными препаратами и методами, но это практически полностью дорогие импортные разработки. При этом в некоторых современных отраслях научной онкологии в России есть сильные лаборатории и наработки, в том числе в тераностике и онкологических вирусах. Если расходы на лечение онкологических заболеваний в России будут расти, будет спрос на новые методы терапии. Рост рынка будет подталкивать отечественные фармкомпании к хотя бы частичному импортозамещению в отрасли. Но одним из препятствий на этом пути будет то, что система клинических испытаний и регистрации новых препаратов в России административно не менее сложна, чем в США, но при этом гораздо менее признана в мире.
Но здесь есть возможность воспользоваться изменениями, вызванными коронавирусом, — созданием современной системы клинических испытаний, работающей в ускоренном режиме, и опытом выхода на внешние рынки. Надежная, но гораздо более простая, чем на Западе, система клинических испытаний новых препаратов могла бы стать одним из немногих наших конкурентных преимуществ. Расходы на новые методы лечения рака осмыслены не только для задачи продления жизни и улучшения ее качества, но для естественного, в ответ на растущий спрос, развития в России суперсовременной отрасли науки и экономики.
Самые распространенные
виды рака по числу новых
случаев в 2020 году
- 2,26 млн — рак молочной железы
- 2,21 млн — рак легких
- 1,93 млн — рак толстой или прямой кишки
- 1,41 млн — рак предстательной железы
- 1,2 млн — рак кожи (кроме меланомы)
- 1,09 млн — рак желудка
Источник: ВОЗ
Виды рака с наибольшим числом смертей в 2020 году
- 1,8 млн — рак легких
- 935 тыс. — рак толстой и прямой кишки
- 830 тыс. — рак печени
- 769 тыс. — рак желудка
- 685 тыс. — рак молочной железы
Источник: ВОЗ
Фото: Валерий Матыцин/ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl