Язык: сделай сам. Искусственные языки в истории человечества
Все живое неудобно?
Зачем люди придумывают искусственные языки? Мало им естественных – которых, кстати, в мире сейчас около семи тысяч (да еще и изучены толком не все)?
Поверите ли: мало! – бывает такая совокупность требований, которой ни один живой язык соответствовать не способен.
Все живое неудобно, своевольно и имеет множество собственных ограничений, связанных обыкновенно с его историей. Живой язык – отпечаток своей истории, истории говорящего на нем человеческого сообщества – и не перестает ее на себе отпечатывать, пока жив. В силу одного только этого для представителей других человеческих сообществ всякий естественный язык рискует быть не вполне прозрачным – даже если эти представители тщательно проштудируют учебники и грамматики. А почему? – Потому что в учебниках и грамматиках – удивительно ли? – не сам язык, а его идеальный образ. Отражающий живую речь лишь отчасти – и чем речь живее, тем менее он ее отражает.
С самого начала, однако, следует сказать: само деление языков на «естественные» и «искусственные», хм… несколько искусственно. Язык, сам по себе будучи феноменом культуры, а не природы, образование в значительной степени искусственное – результат человеческой практики, плод человеческих усилий. В истории многих народов были периоды бурного сознательного языкотворчества, обновления языка – например, в Центральной Европе конца XVIII – первой половины XIX века у народов Австро-Венгерской империи (у венгров, у чехов…), стремившихся к независимости и, в частности, к эмансипации от немецкого языкового пространства, к вытеснению из своего языка заимствованных слов, германизмов, латинизмов… Усилиями ученых и литераторов были созданы громадные пласты новой лексики (во многом – путем извлечения из забвения старой). Немалая часть введенного тогда в оборот живо и по сию пору. (Прижилось не все – тут язык проявляет своеволие.) Кстати, ныне действующий литературный немецкий – тоже в некотором смысле искусственный: он был создан на основе нескольких диалектов немецких земель (объединившихся, как мы помним, исторически довольно поздно) как язык единой Германии, отличавшийся от тех, что использовались людьми в повседневной жизни. И в Италии, тоже ставшей единой лишь в XIX веке, первый (не-совсем-иностранный) язык, который учат дети в разных ее областях, приходя в школу, – литературный общеитальянский.
(Стоит вспомнить и реконструкцию древних языков, результаты которой уж наверное отличаются от того, что звучало когда-то на самом деле. Поняли бы специалистов по шумерскому языку древние шумеры?)
Еще точнее: располагаясь между природой и культурой, – видим же мы зачатки языков – коммуникативных символических систем – в животном мире, – язык имеет в себе черты их обеих (эти черты еще и взаимодействуют между собой). Самовластный, обладающий собственными – превосходящими человеческую волю – законами и тенденциями развития, он при этом – до некоторой степени – поддается сознательному формированию. Например, внедрению в него новых слов, – да, не все приживаются, но тем не менее; кодификации правил – орфографических и иных, которые затем будут затверживать и – в идеале – следовать им ученики в школах… Но поддается ли он проектированию и созданию в целом, как система – и (более или менее) с нуля?
Вопрос, на самом деле, спорный. А вот соответствующая практика – обширна и многообразна и имеет даже самостоятельное название: лингвоконструирование.
Zitα – значит «собака»: Стройность, логичность, правильность
Но вначале – к требованиям, которым живые языки, как мы уже заметили, соответствовать отказываются. И первые из этих требований – стройность и логичность, рациональность и правильность, максимально возможная точность. (А значит, придание этих черт и видению человеком мира, а там и всей его деятельности… – ведь влияет же язык на сознание и мышление! По крайней мере, это предполагает знаменитая гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа – американских языковедов Эдуарда Сепира (1884– 1939) и ученика его Бенджамина Ли Уорфа (1897–1941), сформулированная еще в 1930-х. Гипотеза эта не раз опровергалась, не раз подтверждалась вновь, но вообще-то о связи языка и мышления (совершенно независимо от того, в какой степени эта связь прояснена и доказана. Скажем по секрету: она далеко не прояснена и по сей день) люди догадывались очень издавна.
С этим и связаны попытки изобретения языков, известных под общим именем философских, логических или энджлангов (от английского engineered languages). Более того, их продолжают изобретать и по сей день.
Один из первых языков такого рода – знакомый нам хотя бы по одноименному эссе Хорхе Луиса Борхеса аналитический язык британского священника, натурфилософ, писателя Джона Уилкинса (1614—1672), устройство которого Александр Пиперски, автор вышедшей несколько лет назад книги о конструировании языков, описывает так: Уилкинс «поделил мир на 40 классов, внутри которых выделил роды и виды. Каждому классу соответствует слог (согласный + гласный), каждому роду – согласный, каждому виду – гласный. Zi (класс "звери") + t (род 5) + α (вид 1) дают слово "собака" – zitα. Какое-нибудь животное, похожее на собаку, на аналитическом языке Уилкинса будет отличаться от zitα одним звуком»1. Сказывают, только Борхес своим эссе и уберег этот язык от полного и окончательного забвения. (И кстати: согласно ныне действующей терминологии, это был вовсе никакой не язык, а лингвопроект, – потому что язык – это то, что используется хоть сколько-нибудь широко, а не только автором и узким кругом его знакомых.)
1. https://rg.ru/2017/03/29/ot-esperanto-dodotrakijskogo-kto-i-zachem-vydumyvaet-novyeiazyki.html.
Из языков относительно недавних на наибольшую известность претендуют, пожалуй, два: логлан и ложбан.
Разработку логлана – от английского logical language, «логический язык» – доктор Джеймс Кук Браун начал специально для лингвистических исследований в 1955 году; в 1960-м была опубликована первая посвященная языку статья (в 1965-м Роберт Хайнлайн в повести «Луна жестко стелет» уже упоминал логлан как язык, которым пользуется компьютер), спустя 12 лет состоялась первая встреча людей, заинтересовавшихся новым языком, еще через три года вышла книга Брауна «Логлан 1: логический язык». А в результате работы, проделанной в 1977–1982 годах, логлан стал первым в истории языком с грамматикой, свободной от логических конфликтов. Была даже идея сделать из логлана человеческий язык, понятный компьютеру. Эйфория вскоре прошла, но и сегодня в мире, по разным оценкам, от нескольких десятков до нескольких тысяч человек понимают тексты на логлане, а Институт логлана рассылает материалы всем, кто хочет его выучить. (Облик у логлана – по замыслу, культурно нейтрального – вполне европейский. Например: I na lepo mi setfa le purda lemi smina guo, de vijbangoi lia lepo le perla ga clidyfea sau le bitse je lomi cetlo dedjo. Это значит: «Когда я запоминаю слово, оно исчезает, словно жемчужина, через мои скользкие пальцы».)
Ложбан (от logji bangu – по-ложбански «логический язык») обязан своим возникновением расколу в сообществе логланистов, случившемуся в 1986 году. К 1987-му Группа логического языка, – имея первоначальной целью создать версию логлана, свободную от лицензионных ограничений, – уже сконструировала на основе логлана новый язык с однозначным синтаксисом, способностью выражать тонкие оттенки эмоций и легкой распознаваемостью на слух (кстати, в нем есть междометия). А к целям добавились новые: проверка гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа; развитие мыслительных способностей; оптимизация отношений между человеком и компьютером; исследования по когнитивной лингвистике, искусственному интеллекту, машинному анализу речи… и использование этого языка как средства для творчества. (О, чувствуем мы, – прощай, однозначность.)