Зачем нам красота и почему сегодня она нужна каждому
Режиссер и сценарист Антон Уткин размышляет, почему красота — то, за что можно держаться в полные сомнений моменты, и отчего вопрос «Как ты?» из формального превратился в один из самых главных
Просыпаюсь, натягиваю лицо, сажусь в такси. Такси везет меня на какую-то встречу по работе. Бывшая возлюбленная, с которой мы в трогательных отношениях, присылает чью-то сторис: «Мой научрук сказал великолепную фразу сегодня: «В тяжелые времена как никогда важна работа (творческой) интеллигенции. Смерти внутренней бояться следует, ибо она убивает незаметно, порождая еще больший культурный застой в обществе».
И она, и я работаем в кино. Или работали? Ей тревожно, она не понимает, зачем нужна ее работа. Наша работа. Хороший вопрос, кстати, зачем. Пишу ей какие-то ободряющие слова, а сам задумываюсь. Будет ли кино дальше? Каким оно будет? Кто будет его делать? Для кого и про что? Это все небеспочвенные вопросы — понятно, что во времена перемен и потрясений на передний план выходит личная, продуктовая и медицинская безопасность, но должно же быть что-то, что хоть немного отвлекает нас от постоянного выживания? Что-то прекрасное? Где-то между работой, встречами, новыми планами, утешением себя и друзей в коротких паузах начинаю задумываться о красоте.
Что я знаю о красоте?
Поначалу формулировать трудно — у меня нет искусствоведческого образования, разве что я кое-что знаю про кино, так что рассуждаю как обыватель. Перечитываю стихотворение Дельфина (Андрея Лысикова), с которого начинается его «Детская книга» (Ведь большинство людей идет сквозь темноту / Сквозь вечность ночи широко открытых глаз / Всю жизнь смотрящих только в пустоту / Сквозь красоту сквозь нас / В их душах никогда не вспыхнет свет / Той самой сказочной звезды / И проживут они сто бесконечных долгих лет / Без красоты). Затем, конечно же, вспоминаю про Виктора Франкла, которого сейчас многие перечитывают. Вот что пишет австрийский психиатр, переживший концлагеря: «Те, кто сохранил способность к внутренней жизни, не утрачивал и способности хоть изредка, хоть тогда, когда предоставлялась малейшая возможность, интенсивнейшим образом воспринимать красоту природы или искусства. И интенсивность этого переживания, пусть на какие-то мгновения, помогала отключаться от ужасов действительности, забывать о них. При переезде из Аушвица в баварский лагерь мы смотрели сквозь зарешеченные окна на вершины Зальцбургских гор, освещенные заходящим солнцем. Если бы кто-нибудь увидел в этот момент наши восхищенные лица, он никогда бы не поверил, что это — люди, жизнь которых практически кончена. И вопреки этому — или именно поэтому? — мы были пленены красотой природы, красотой, от которой годами были отторгнуты».
И Дельфин, и Франкл говорят об одном — о том, что даже в самой сложной ситуации нас как личность помогает сберечь наш внутренний мир, а его, в свою очередь, помогает сберечь красота. Как будто бы красота спасет прежде всего внутренний мир — и нас. Красиво звучит. Но как приложить эти нехитрые мысли к обезумевшей окружающей жизни? Отвлекаюсь на работу, вечером иду к другу — рисовать.