От утопии до ящика
Как советское телевидение замещало зрителям политику
В издательстве НЛО вышла книга американского советолога Кристин Эванс «Между "Правдой" и "Временем"» — история советского телевидения от репортажей о сталеварах-ударниках и шоу «А ну-ка, парни!» до межконтинентальных телемостов эпохи перестройки.
Вышедшая в оригинале в 2016 году книга Кристин Эванс — не совсем исследование в области истории медиа, как можно предположить, учитывая ее предмет. Это и не повествование о тех людях — теоретиках, продюсерах, ведущих,— что создавали советское телевидение. Отдельные фигуры хотя и мелькают на ее страницах, редко попадают в фокус внимания. Прежде всего «Между "Правдой" и "Временем"» — добротная советологическая работа. Задача здесь — вписать телевидение в историю всего советского проекта, представить его как часть многолетних поисков технологии социальной мобилизации, идеологической обработки, воспитания идеального советского человека. Отсюда иногда выглядящие несколько курьезно аналогии. Так, Эванс возводит генеалогию незатейливого конкурса «Песня года» к революционным празднествам 1920-х, а работу жюри КВН всерьез сравнивает с функционированием Политбюро. Тем не менее сам ракурс взгляда этой книги любопытен.
Советское телевидение — практически ровесник оттепели, и в описании Эванс оно логичным образом предстает как медиум обновления коммунистической утопии. К 1950-м подчиненный соцреалистическим догмам кинематограф давно растерял тот утопический потенциал, что видели в нем авангардисты 1920-х — Эйзенштейн, Пудовкин, Вертов (к теориям последнего Эванс апеллирует чаще всего). Ненадолго этот заряд утопии сумел как бы возродиться в телевидении. Его теоретикам и энтузиастам казалось, что телекамера может непосредственно схватывать саму жизнь и так же непосредственно воздействовать на нее. В их представлении она должна была стать демократическим инструментом — радикально сократить расстояние между зрителями и героями, так что каждый советский человек мог оказаться тем и другим.
Отсюда — ставка телевизионщиков хрущевской эпохи на прямые эфиры и уличные репортажи (точкой своего наивысшего успеха они обычно называли Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года — первое грандиозное событие, получившее массивное телевизионное освещение). В брежневскую эпоху, после ввода танков в Чехословакию и сворачивания мягкого реформаторства 1960-х, от этих форматов отказались как от слишком непредсказуемых. Однако эксперименты вовсе не закончились. Наоборот, в стесненных условиях застоя на телевидении, как считает Эванс, шел напряженный поиск форм массового участия — невозможный в большой