Как клип трансформирует город
В надежде на будущее обычно присутствует то ли презумпция, что смутность настоящего не может не проясниться, то ли воля к ее прояснению. Будущее всегда стремилось к целостности — пожалуй, мы теперь в первый раз переживаем время, когда это не так
Признаюсь в глухоте к архитектуре 1970-х. В силу профессиональной подготовки и личной предрасположенности я вообще-то обладаю некоторой эмпатией к архитектуре и могу понять больше, чем среднестатистический горожанин. Но к 70-м — неважно, идет ли речь о брежневских Москве, Алма-Ате, Ташкенте или Монпарнасе и Дефансе в Париже,— я испытываю безусловное чувство полного отторжения. Эти гигантские сундуки из грубого бетона, как требовал брутализм, или из мылкого стекла, принятого в международном модернизме, обкомы у нас и офисы корпораций у них, кажутся мне чужими настолько, что это даже поразительно. Это молодость родителей, я вырос с людьми, которые это проектировали,— а я их понимаю и чувствую куда хуже, чем дедов и прадедов.
По замыслу это большие и простые формулы мироздания. Разбросанные по миру краеугольные камни как бы мира и прогресса. И вот что удивительно. Это пафосные здания, они публиковались в сотнях журналов, издавались шикарные альбомы и писались модные статьи. И вот сегодня, когда рассматриваешь работы Джеймса Стирлинга, Пола Рудольфа, Уильяма Перейры, фирмы СОМ — вы ведь, конечно, знаете эти имена? они же гремели на весь мир! — как-то ловишь себя на мысли: интересно, а это все еще есть? Самыми известным из этих зданий стали ВТЦ в Нью-Йорке Минору Ямасаки — но из-за 9/11 — и его же жилой комплекс «Пруитт-Айгоу» в Сент-Луисе — но из-за того, что его пришлось взорвать как район социального бедствия. В Кливленде сносят Ameritrust Tower, а в Атланте — библиотеку самого Марселя Бройера (!), архитектора из первой пятерки пионеров Баухауса, в Бостоне — Blue Cross Building Пола Рудольфа. Думаешь, может, и все остальное уже…? Как гостиницы «Интурист» или «Россия» в Москве. Через 50 лет после постройки, оставшиеся неснесенными, выглядят как неприбранный мусор. Вопрос не в том, хороши они или плохи, а в том, что краеугольные камни не могут себя так вести. Это приспособления для построения города будущего. Они задумывались «пирамид выше и меди живучее», они должны были преобразовывать мир вокруг себя, они всегда так делали. Но вот получилось, что мир преобразует их, и это кажется неким симптомом. Он теперь как-то не так устроен.
В последние лет сто большие города и архитекторы вообще увлечены идеей что-то снести в большей степени, чем предыдущие столетия. Когда возникает желание построить что-то новое, то можно его реализовать не там, где что-то уже стоит, а в другом, незанятом месте. Это касается, разумеется, не только зданий 70-х, а вообще сносов, просто в отношении этих исчезающих мегалитов модернизма снимается аргумент об их непригодности к использованию, ветхости и аварийности. Это не доходный дом 150-летней давности с деревянными перекрытиями, они точно готовы к использованию и так крепки, что сносить их — трудное и дорогое занятие. Это, кстати сказать, оказалось решающим аргументом в пользу сохранения книжек Нового Арбата в Москве в лужковскую эпоху — очень убрать хотелось, но выходило дороговато. Архитектура 70-х вызывает желание снести в чистом виде, то есть не потому, что нужно, а потому что очень хочется.