«История, которую мы рассказываем, — Netflix в чистом виде»
Василий Бархатов о «Фаусте» в Пермской опере, работе на Западе и искусстве недоговаривать
Василий Бархатов — оперный вундеркинд, дебютировавший в Мариинском театре в 22 года и ставший в начале 2010-х одним из важных героев российской оперной сцены, выпустил последний оригинальный спектакль в России в 2013-м. За спектаклями в оперных театрах Мангейма и Висбадена последовали дебюты в Базеле и Стокгольме, приглашение Немецкой оперы Берлина поставить мировую премьеру оперы национального классика Ариберта Раймана — и, как следствие, номинация на «оперный Оскар», престижную International Opera Awards. В этом году Бархатов возвращается на родину сразу с двумя премьерами: в конце сезона — с первой в России постановкой «Мертвого города» Корнгольда в столичной «Новой опере», на этих выходных — с «Фаустом» Гуно в Пермской опере. Как работа в Европе меняет творческий почерк и чего ждать от его возвращения, Василий Бархатов рассказал Дмитрию Ренанскому.
За семь лет, с 2006-го по 2013-й, вы поставили в одном только Мариинском театре девять спектаклей. После 2014 года вы не выпустили в России ни одной новой постановки, почти не давали интервью — так что многими это воспринималось как личный жест. Что это было на самом деле?
Я, конечно, не строил никаких планов побега. Просто, наверное, как человеку, воспитывавшемуся еще со студенчества на спектаклях Петера Конвичного или Йосси Вилера и Серджо Морабито, мне хотелось испытать тот язык, на котором я говорю, работой на большой европейской сцене, там, где я впервые испытал по-настоящему сильные эмоции от музыкального театра, где я, по сути, родился как режиссер. Но нужно понимать, что это получилось как-то само собой — не было никакого демарша, хлопанья дверями. Все началось с того, что спектакль «Коварство и любовь», который я поставил в петербургском «Приюте комедианта», пригласили на Шиллеровский фестиваль в Мангейм, где его увидел интендант местного театра Клаус-Петер Кер. В июле 2013-го он приехал на премьеру «Летучего голландца» в Михайловский театр — и вот уже два года спустя я выпускаю в Мангейме «Осуждение Фауста», с которого, собственно, и началась моя работа в Европе. В том же 2013-м композитор Сергей Невский познакомил меня в Берлине со своей подругой Лаурой Берман, только-только возглавившей тогда оперный театр в Базеле,— и она неожиданно предложила мне открыть сезон 2015/16 «Хованщиной» Мусоргского. С тех пор и пошло-поехало.
Вы стали первым после Дмитрия Чернякова режиссером из России, которому удалось сделать карьеру в Европе. Мне всегда казалось, что это произошло в первую очередь потому, что вы вышли на западный театральный рынок с уникальным торговым предложением: вы владеете секретами того, что принято называть русским психологическим театром, но одновременно ориентируетесь в эстетическом контексте западной сцены.