Воспоминание о будущем. О «Новой Москве», которую запретили
Фильм «Новая Москва» в 1938 году так и не дошел до большого экрана. Но вначале 2000-х о нем снова вспомнили как об утопии, которая едва не стала былью. В разговоре о воображаемой столице будущего журналист Павел Зельдович пригласил принять участие историков архитектуры Юлию Старостенко и Андрея Бархина
Романтическая комедия «Новая Москва» 1938 года (реж. Александр Медведкин) — часть уникального идеологического мифа о строительстве волшебного советского «завтра». Кинолента в свое время была запрещена к прокату и положена на полку. Говорят, вождь заподозрил здесь скрытую сатиру и перестраховался. Но в 2000-х картина обрела новую славу благодаря всему одному короткому фрагменту презентации Москвы будущего. Я обратился за консультацией к двум специалистам по советской архитектуре. С их помощью я попробую выяснить, куда же уходили корнями эти уникальные градостроительные фантазии.
Хроника реальных преобразований Москвы 1930-х годов ловко чередуется с безумными утопическими мечтами. Спецэффекты по меркам тех лет выполнены так качественно, что веришь каждому кадру. Часть вымышленных зданий были вдохновлены действительно существовавшими проектами. Некоторые идеи по совпадению воплотились в жизнь годы спустя, в том числе после войны.
Создатели фильма довольно точно отразили (хоть и в преувеличенно-гротескной форме) подлинные процессы, происходившие в городе и стране. Чтобы понять, о какой именно Москве мечтали создатели киноленты, нужно обратиться к самим истокам советского зодчества 1930-х годов. «Новая Москва» вышла в 1938 году — в годы расцвета сталинской архитектуры. Поэтому естественным образом фильм отражает эстетику и декларируемые ценности своего времени. Начиная с конца 1920-х молодое советское государство радикально меняло свое лицо с революционного на консервативно имперское.
Дореволюционная классическая архитектура, скульптура и живопись, опирающиеся на традиции Древней Греции и Рима, были поставлены на службу советскому строю. Конструктивизм и русский авангард, преобладавшие в 1920-е, были объявлены ругательными терминами вроде «буржуазного формализма» и поэтапно запрещены. И напротив, для недавно заклейменных как «реакционных» архитекторов-неоклассиков наступила эпоха триумфа. Многие из них процветали еще до революции. Гонители и гонимые в мире проектирования поменялись ролями. Именно такую, старую-новую имперскую архитектуру (хоть и в фантастической форме) мы видим в знаменитом отрывке «Новой Москвы».