Веселые картинщики. Откуда у прерафаэлитов ноги растут
Некоторые гордятся тем, что могут выговорить слово «прерафаэлиты». А ты будешь гордиться тем, что знаешь, почему Данте Россетти выкопал гроб с телом жены, а Ник Кейв утопил Кайли Миноуг.
Национальная галерея каждый год отдавала свой главный выставочный зал под Летнюю выставку. В 1850 году он, как и всегда, был битком. Взволнованные студенты Королевской академии искусств дрожали рядом со своими картинами и заискивающе ловили взгляды преподавателей. Примерно через час после открытия выставки основная масса посетителей сконцентрировалась у одной из картин.
Некий ушлый студент с газетой в руках под одобрительные возгласы приятелей зачитывал отрывки рецензии известного любителя живописи Чарльза Диккенса. После первых же строк становилось понятно, что рецензия была разгромной.
Чарльз Диккенс:
«Итак, перед вами мастерская плотника. На переднем плане в этой мастерской стоит отвратительный рыжеволосый юнец с кривой шеей, который, очевидно, поранил руку, играя с другим юнцом. Маленького Иисуса успокаивает женщина, стоящая перед ним на коленях, – это, выходит, Мария? Да этой жуткой особе место в самом дрянном французском кабаре или последней английской таверне!»
Каждую цитату писателя толпа встречала одобрительными смешками.
Рядом с картиной стоял ее автор – Джон Эверетт Миллес. 21-летний молодой человек со старательно уложенными кудрями, казалось, сейчас расплачется. Ему, самому молодому и одаренному ученику Королевской академии искусств, еще ни разу не приходилось быть жертвой такой жестокой критики. С другой стороны, он никогда прежде и не писал ничего подобного. До этого момента все работы Джона Миллеса соответствовали догматам викторианской живописи.
Между тем студент не унимался и продолжал цитировать писателя: «По одной этой картине мы можем судить о новорожденном Братстве прерафаэлитов в целом. Итак, готовьтесь забыть все изящное, сакральное, нежное и вдохновляющее. Взамен прерафаэлиты предлагают нам все самое одиозное и отталкивающее, что только есть в живописи»
«Минуточку, пропустите, посторонитесь!» – раздалось из толпы, и в следующую секунду рядом с Миллесом появились двое молодых людей: невысокий смуглый юноша с темными кудрями и мощный бородач, взиравший на толпу с высокомерием, свойственным молодости. Данте Габриэль Россетти – так звали кудрявого юношу – пламенно возразил студенту с газетой: – Придет время, и ты будешь гордиться тем, что имел честь стоять рядом с этим великим человеком! – Юноша ткнул пальцем в Миллеса, румянец которого уже успел смениться угрожающей бледностью и испариной. – О, ничуть не сомневаюсь, Габриэль, – со снисходительной улыбкой ответил студент. – У меня иногда случаются ночные кошмары. Думаю, ты только что описал один из грядущих.
Ответ студента потонул в хохоте окружающих. Через минуту толпа рассосалась. Первым заговорил Миллес.
– Может, Диккенс прав? В конце концов, мы идем против всех канонов…
– В этом и смысл! – тут же вспылил Россетти. – Люди ослепли! Им подавай опухшего Христа, лежащего в колыбели, сотканной из небесных цветов. Взбодрись, Малыш. Давай перечисли мне принципы братства.
– Нужно иметь гениальные идеи, – забубнил Миллес, уставившись на висящую неподалеку сельскую пастораль с овечками. – Нужно пристально изучать природу, чтобы уметь изображать ее. Нужно брать в расчет все, что было в искусстве серьезного, и отбрасывать все карикатурное. Ну и, самое главное, создавать истинные произведения искусства.
– Думаю, после сегодняшнего происшествия нам необходимо расширить кодекс на один пункт, – мрачно добавил Хант. – Не подпускать Диккенса к нашим картинам.
– Тс-с, всем молчать, Рёскин идет! – Россетти нервно поправил выцветший шарф.
Джон Рёскин был одним из самых уважаемых художественных критиков. Будучи немногим старше прерафаэлитов, он тем не менее уже успел создать себе репутацию и приобрести известность. Обычно одного его слова хватало для того, чтобы уничтожить художника, и для того, чтобы возвысить. Теперь его внимания удостоились прерафаэлиты.
– Кхм… Хм… – Первые звуки, которые критик издал после нескольких минут изучения картины, ни о чем не говорили молодым художникам. Впрочем, как и выражение его лица, совершенно непроницаемое. Первым, как и обычно, не выдержал Россетти.
– Мистер Рёскин, обратите внимание на кровь поранившегося Христа. Весьма натуральная, не правда ли? Это настоящая кровь художника, так он хотел добиться достоверности.
В ответ тишина. Критик рассматривал полотно еще несколько минут. Затем развернулся и двинулся по направлению к двери. Миллес, обретший было надежду, совсем сник. И тут Рёскин повернулся и громко произнес: – Это совершенно новое направление в живописи, чистое и правдивое. Возможно, именно оно задаст характер английского искусства на ближайшие три века. Пожалуй, именно так я напишу в «Таймс».
Стоило Рёскину неспешной походкой выйти из галереи, как ее своды огласили возгласы ликующих художников.
– Я говорил, Малыш, ему понравится! У нас есть Рёскин! – Габриэль, забывшись от восторга, запрыгивал на отбивавшегося Ханта. Миллес не мог перестать улыбаться.
– Срочно идем праздновать! – В доли секунды Россетти поменял выражение лица с ликующего на жалостливое: – Только я опять на мели. Не угостите стаканом джина?..
Счастливые друзья вышли из галереи. Их ждала новая, лучшая жизнь, которую в данный момент символизировала таверна за углом.
Откуда у прерафаэлитов ноги растут
Появление на свет Братства прерафаэлитов (The Pre-Raphaelite Brotherhood) вызвало в художественной среде недовольство. Впрочем, что еще могут вызывать молодые люди, открыто заявляющие своим учителям, что живопись находится в глубочайшем кризисе.
Все члены крошечного братства – обычно в нем состояло от трех до семи человек – обязались подписывать свои работы аббревиатурой PRB. Лондонская публика тут же стала упражняться в остроумии, расшифровывая ее. Наиболее популярными вариантами были толкования «Please Ring the Bell» («Пожалуйста, звоните в колокольчик») и «Penis Rather Better» («Пенис куда лучше»). Второй вариант был навеян неумеренным образом жизни прерафаэлитов.
Данте Габриэль Россетти
Главный вдохновитель братства. Сын итальянского профессора, променявшего солнечную родину на туманные берега Англии по политическим соображениям, Габриэль воспитывался в окружении бедных интеллектуалов. С утра до позднего вечера в доме Россетти велись смелые беседы о политике и искусстве – мальчику оставалось лишь впитывать эти революционные настроения.