В круге Дягилевом. Лица и судьбы
В Шереметевском дворце в Петербурге открылась грандиозная международная выставка «В круге Дягилевом. Пересечение судеб». Ее куратор, директор Петербургского театрального музея Наталья Метелица совершила по нынешним временам настоящий подвиг, собрав впечатляющую экспозицию из 26 российских и зарубежных музеев, а также частных собраний. Об этой выставке и о судьбе Сергея Дягилева размышляет главный редактор журнала «Сноб» Сергей Николаевич
Се туфли, дорогие духи… После его смерти, как выяснится, ничего и больше не осталось. Золотые запонки с горным хрусталем и початый флакон Рenhaligon’s Hammam Bouquet, из-за которых передрались прямо там же в номере у смертного ложа в отеле De Bains его «мальчики» Борис Кохно и Серж Лифарь.
Но недавно открывшаяся выставка «В круге Дягилевом. Пересечение судеб» на самом деле вовсе не о дягилевском наследии, давно распроданном на аукционах, разобранном архивистами, многажды экспонированном в самых разных музеях и странах. И даже не столько о нем самом — его портретов и фото, повторяю, наперечет. Она о людях его поколения, его судьбы, его времени. О спутниках, более или менее постоянных, и временных, случайных, промелькнувших и быстро исчезнувших с его горизонта.
Дягилев часто менял окружение. Уже при рождении он стал сиротой — мать вскоре после родов умерла. Да и прожил всю жизнь сиротой. Хотя имел двух братьев и много родни, и даже в мачехи ему досталась добрая женщина, с которой он, судя по сохранившимся письмам, был куда откровеннее, чем с отцом. Все знали, что Дягилев не переносил одиночества. И пользовались этим. Но при этом он всегда был один. Ни собственного дома. Никаких дач, мамушек, бабушек. Только старая нянька, запечатленная с ним вместе на знаменитом портрете Бакста. Жаль, что ей ни в каком виде не нашлось места на этой выставке. Как и преданному слуге Василию, тому самому, который, когда они отправились в Америку, по приказу хозяина целыми днями бил поклоны и молился на коленях о благополучном исходе путешествия. В юности ему нагадали, что он умрет «от воды». Он был мнительный и суеверный как старая дева. Всю жизнь боялся «воды». И только, когда Василий послушно бил поклоны у них в каюте, он мог позволить себе выйти прогуляться по палубе. Наверное, это и был самый первый, самый верный и самый главный круг Сергея Дягилева. Но кому интересны няньки и старые слуги?
В Шереметевском дворце все начинается с парадного входа. Сколько раз там бывал, всегда он был закрыт. Приходилось взбираться по каким-то темными лестницам, идти подвальными переходам и коридорами. В честь Сергея Павловича впервые открыли дворцовый вестибюль. По потолку и стенам плывут черно-белые фотокадры, звучит увертюра к опере «Сила судьбы» Верди. Трагическая музыка, исполненная грозных предчувствий, подхватывает нас, накрывает волной и тут же отступает, чтобы нахлынуть вновь. Я не спрашиваю: при чем тут Верди? И откуда вдруг взялось загадочное число «12»? Именно столько кругов насчитала в жизни Сергея Павловича Дягилева главный куратор и идеолог выставки Наталья Метелица. Я просто иду предложенным путем, петляющим вдоль голубоватых и белых стен, с которых на меня смотрят знакомые, полузнакомые и даже совсем не знакомые лица.
Первая ассоциация — «Галерея 1812» в Зимнем дворце. Но там генералы и полководцы выглядят как на параде, а здесь, в Шереметьевском дворце, скорее развернут огромный светский раут, музыкальный салон, ложа бельэтажа в опере.
От количества портретов вдруг физически начинаешь ощущать душную тесноту и напряженность премьерного зала в ожидании спектакля. Да, все так и было! Эти женщины в вечерних платьях с обнаженными спинами и плечами, эти мужчины во фраках с бутоньерками, эти турнюры и атласные шлейфы, шуршащие по паркету фойе и бесшумно стелящиеся по красным коврам партера. Хотите знать, как выглядели зрители «Русских сезонов», — вот вам портрет оперной дивы Марии Кузнецовой Бенуа кисти Николая Кузнецова или фотография действительного статского советника и главного петербургского балетомана Николая Безобразова, известного тем, что, будучи одним из немногих светских львов старого призыва, поддержал и даже искренне увлекся «новым балетом».