Александр Шишкин-Хокусай
В прошлом году художник презентовал «фанерный» зал голландской живописи Эрмитажа в российском павильоне на Венецианской биеннале, принимал участие в сотворении Фанерного театра в БДТ и умудрился сохранить здравое восприятие мирового арт-процесса и своего места в нем.
Вы много лет работаете с институцией-мегабрендом БДТ и с режиссером Андреем Могучим — тоже большой фигурой в мире российского театра, недавний ваш совместный проект — Фанерный театр, нашумевший в прошлом году. Не все выдерживают такое напряжение, как вам это удается?
Я долго работал и с Юрием Бутусовым, и с Андреем Могучим в разных театрах — и природа работы с ними не похожа на отношения подчиненного и директора, в ней больше партнерства и соавторства. Дело в том, что я никогда в жизни не был штатным сотрудником — театр приглашает меня на постановку спектакля. Стрессы, которые в процессе случаются, — обычная история для театра, да мне кажется, для любой организации в России, включая какой-нибудь ЖЭК. Для того чтобы управлять некими подразделениями, людьми, необходимо все время создавать некое поле напряжения. Пройдя эту школу работы с человеческими отношениями в театральных проектах, я могу управлять собственными внутренними процессами.
В прошлом году ваши работы стали частью российского павильона на Венецианской биеннале, куратором которого выступил Эрмитаж. Были ли у вас проблемы в общении с этой институцией-гигантом?
Изначально меня пригласил Семен Михайловский, комиссар российского павильона и ректор Академии художеств, в ряду еще множества художников, а затем уже мой проект выбрали. Эрмитаж как институция не курировал процесс создания проекта для Венеции. И проект не был выращен изнутри Эрмитажа, он лежал внутри моих традиционных практик: я уже делал фанерный Летний сад, например. Эта линия для меня естественным образом продолжилась.
Получается, самая выгодная позиция в работе с такими мегаинституциями — не искать лазеек для сотрудничества, а выступать на равных, когда инициатива исходит от них?
Да, я практикую сдержанный нейтралитет к предложениям, чтобы движение было взаимным. Есть и другая схема, которая строится на поиске грантов, подаче заявок: художники постоянно находятся на экзамене. Я такие истории обхожу — для меня это неестественно. Мне кажется, сейчас фигура художника и куратора стала модной, престижной, есть ощущение, что ты можешь попасть в международный контекст. Выстраивается новая бюрократия отношений: как из тысяч выбрать лучших? За счет их активности, за счет их CV. Скорее резюме становится паспортом художника, чем он сам и его работы. Есть такая сфера деятельности, которая не является художественной практикой в традиционном смысле: писать тексты, участвовать в конкурсах. В театре я часто сталкиваюсь вот с чем: после премьеры критики описывают спектакль языком, который им доступен, а вещи, которые невозможно описать, они пропускают, у них не хватает языка. То же самое и с кураторами. Происходит и обратная ситуация: этот критический язык адресуется художникам, а они на него отвечают — возникает однообразие.