Точка притяжения
Сегодня в обновленном БДТ ставят спектакли ведущие современные режиссеры, драматурги, композиторы. О театре изнутри и о том, почему БДТ является точкой притяжения, рассказывают Иван Вырыпаев, Александр Маноцков, Константин Богомолов, Виктор Рыжаков, Владимир Панков
Иван Вырыпаев
Режиссер, сценарист, автор пьесы «Пьяные» и постановщик спектакля «Волнение»
Вначале для меня БДТ был каким-то далеким миражом, великой недосягаемостью. Товстоногов, Фрейндлих, Копелян, Басилашвили, Вампилов, конечно, мой великий земляк. Это все какие-то небеса, космос! Но вот сейчас, когда по какой-то кармической случайности мои пьесы идут на сцене этого театра и когда с теми, кто служит здесь, у меня появились личные, теплые отношения; когда даже буфетчицы меня не только знают, но и постоянно расспрашивают о моих делах; когда я радуюсь и переживаю за успехи этого театра как за собственные, сейчас этот театр становится мне все более родным. Я стремлюсь туда, я думаю о нем. БДТ как-то подпустил меня к себе на близкое расстояние, но не вплотную, конечно, пока что так, на расстояние вытянутой руки. И я благодарен судьбе и руководству театра за возможность быть причастным к этому великому месту. Но мне нравится там бывать и как зрителю. Нравится «Гроза» Островского в постановке Андрея Могучего. И хотя в спектакле, конечно, все еще есть режиссерские метафоры, сама манера произнесения текста направляет внимание зрителя на текст. В этом спектакле вы можете слышать текст Островского. Это очень редкая удача – сегодня услышать текст автора. Наверное, мне не следует говорить, что спектакль «Пьяные» по моей пьесе мне тоже нравится, возможно, это субъективно.
Теперь посмотрим, что получится с пьесой «Волнение», которую я писал специально для Алисы Фрейндлих по просьбе ее внука продюсера Никиты Владимирова. Когда он обратился ко мне, я посчитал это предложение сложным и чересчур ответственным, но отказаться было невозможно. В любом случае работать с таким мастером, как Алиса Бруновна, для меня просто везение. И подарок судьбы. И отдельный подарок – сотрудничать с Андреем Могучим. Он обладает редким даром уважать труд коллег и радоваться успехам других. Наверное, потому что он абсолютно самодостаточен как художник. Но он, как и Олег Павлович Табаков в МХТ, стремится создать театр, который предоставляет зрителю целый спектр разнообразного искусства и художников. Такое встретишь не в каждом театре. И удивительно, что Могучий, будучи таким мощным автором своих спектаклей, тем не менее делает не свой театр, а театр других. И Боже, я знаю, как трудно быть директором такого театра! Поэтому желаю Андрею спокойного, чистого, ясного ума. Желаю любви, потому что без любви нельзя управлять людьми. Желаю сил. Энергии. Желаю творческого везения. И конечно, здоровья. Береги себя, Андрей Анатольевич, ты очень нужен этому театру и этой стране.
Александр Маноцков
Композитор, автор оперы «52» и музыки для спектакля «Гроза»
Я помню, как еще школьником ходил в «классический» БДТ. Но у меня этот театр ассоциируется прежде всего с моей в нем работой. В этом смысле для меня театр – гармоничное сочетание свободы и ответственности: когда получаешь полный карт-бланш, полностью отвечаешь за результат.
Мое отношение к театру зависит не от того, ставлю я сам или работаю приглашенным композитором, – я совершенно не рвусь непременно ставить. Все зависит от того, есть ли у меня возможность работать в чисто композиторском качестве – то есть писать то, что, собственно, ставят. Если музыкант «обслуживает» кино или театр (чего я уже много лет не делаю), то он должен быть именно чужаком, гостем, такое свое состояние он должен оберегать – это идет на пользу и театру с кино, кстати. Да и сам музыкант тогда сохраняет в себе то, чем он работает. А если музыкант выходит на передний план, то, наоборот, нужно очень внедряться в театр, нужно не бояться добиваться от соратников воплощения того, что ты, как автор, чувствуешь. В этом смысле БДТ для меня очень счастливое место – огромный кайф работать с большой командой, в которой все, от монтировщика до директора, по-настоящему стремятся сделать всё наилучшим образом.
Придумывая «Грозу», Могучий решил, что Бориса должен играть (и, соответственно, петь) оперный артист. Потом выяснилось, что и все остальные персонажи не могут «просто разговаривать», текст Островского этому сопротивляется, особенно при уже поющем Борисе. Тогда я предложил некоторые приемы из народного театра, ритмические модели, которые, в общем, легко вычленяются из текста пьесы – она написана, фактически, русским акцентным стихом. Артисты очень легко это подхватили и, по сути, оказались с певцом как бы в одной игре, так что никакого антагонизма не было. После нескольких установочных тренингов всю (огромную) работу по поддержанию этой эстетики, по освоению диалектной фонетики вела Анна Вишнякова, я только иногда подключался и помогал. Партию Катерины я написал, когда стало ясно, что в сценах с Борисом петь должны оба, – и тут очень кстати оказалось, что Вика Артюхова может петь абсолютно любые ноты, насыщая их естественной человеческой интонацией.
Как композитор и как постановщик, я делаю разное. Скажем, в течение трех месяцев я поставил «52» в черном камерном зале БДТ (в спектакле заняты всего два исполнителя и четыре музыканта. – Прим. ред.).
На столетие театру, как и любому живому организму, хочется пожелать сложно устроенной внутренней музыки – именно из нее рождается долголетие, вообще деление во времени. Примитивные организмы обычно однодневки.
Константин Богомолов
Режиссер, постановщик спектакля «Слава»
Образ БДТ немножко отличен от образов других легендарных театров. Потому что он связан не с историей театра в целом, а с абсолютно конкретным и очень мощным режиссерским именем – Товстоногова. Это образ не какой-то государственной институции, части идеологической машины – а художественного события, которое состоялось в определенный исторический момент, образ театра, организованного как место, где встречаются единомышленники, создающие определенную эстетику.
Очень много намешано в образе БДТ, и это, казалось бы, должно давить как некая глыба, когда приходишь сюда работать. Вместе с тем понимаешь, что эта глыба давит не как структура – тут давление совсем другого рода: давление художественной мощи, которой либо соответствуешь, либо нет. А очень трудно соответствовать художественному событию, состоявшемуся когда-то внутри очень живой субстанции, которую спустя годы, возможно, оценят как такое же художественное событие. В то же время это вызов, но тоже довольно нетипичный. Например, у меня, как у режиссера, имеющего репутацию хулигана, ни разу не возникло ощущения, что я пришел на академическую сцену и сейчас мы тут что-нибудь вытворим, как это было у меня, скажем, в МХТ. Нет. В БДТ я не чувствовал, что вступаю в противостояние с мощной академической традицией. Парадоксальным образом театр вобрал в себя мою творческую энергию, исключив саму возможность противостояния, какой-либо игры с академизмом. Потому что академизм этого театра, его репутация уже включают в себя и провокацию, и авангардность, и иронию. В этом, мне кажется, и есть какая-то фантастическая энергия мудрости БДТ, которая сохраняется теперь благодаря Андрею Могучему. Это меня всегда удивляло – как творческий радикализм, открытость неформальному художественному поиску, большой режиссерский талант сочетаются у Андрея с такой спокойной человеческой мудростью, которая очень к месту пришлась в БДТ, потому что именно она позволяет обойтись без разрушений, сохранить и приумножить то, что было сделано и достигнуто Товстоноговым и при нем.