«Россия в шубе»
Русский мех: история, национальная идентичность и культурный статус
В число стереотипов о России неизменно входит любовь к меховой одежде. Холодный климат и доступ к богатым ресурсам животного мира сформировали огромный рынок товаров из меха, главный из которых — шуба — обрел статус национального символа. В книге «Россия в шубе. Русский мех: история, национальная идентичность и культурный статус» (издательство «НЛО») культуролог и историк Бэлла Шапиро и историк Денис Лапин рассказывают, как менялась традиция, стоявшая за русской меховой одеждой, и какие идеи — политические, социально-экономические и научные — определяли ее развитие. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным расцвету пушного промысла в Сибири.
Меховая лихорадка! Снова на Восток. Сказочная Мангазея
Вполне понятно, почему сразу после Смуты разоренная Россия начала увеличивать добычу меха: каждый смутный период порождает переоценку прежних ценностей и норм; старое дискредитируется и уходит, на его месте рождается новое.
Поскольку государственный контроль над промыслом в это время был небольшим, то скоро началась настоящая «меховая лихорадка». Отряды промысловиков регулярно отправлялись за Урал для добычи пушнины, прокладывая новые пути по суше и воде, отстраивая поселки и остроги. Истребив зверя в одном месте, люди двигались дальше, легко бросая свои временные жилища.
В этой связи весьма показательна история Мангазеи — первого острога (а фактически первого русского города) сибирского Заполярья (1601). Довольно скоро Мангазея стала крупным центром по добыче пушнины, которая водилась здесь в изобилии. Сюда, в эти сказочно богатые края, устремились и ловцы дикого зверя, и покупатели ценного меха. Новоприезжие в основной своей массе были выходцами из крупных центров пушной торговли. После окончания Русско-польской войны (1609–1618) высокоприбыльный мангазейский пушной промысел был поставлен под контроль государства, что вызвало недовольство обеих сторон — и местных и приезжих. В 1620 году наиболее удобный и быстрый морской путь в Мангазею был закрыт — по всей вероятности, из опаски, что англичане могут захватить эти земли, чтобы получать пушнину без русской помощи (стало известно, что подобные планы английская корона вынашивала еще в 1612 году). Сами русские (а в Мангазее периода ее расцвета действовали сотни промысловых артелей) теперь пользовались малоудобным сухим путем; после того как ценный зверь был выбит здесь почти полностью, острог оказался заброшен.
Однако сибирская «меховая лихорадка» продолжалась: сотни частных промысловых экспедиций отправлялись за Урал для добычи любого болееменее ценного меха. Государство пока не могло полностью контролировать пушной промысел и торговлю, поскольку бюрократический аппарат был слабо развит (государственный контроль в этой сфере будет установлен только к концу столетия). Большинство первопроходцев отчаянно нуждалось, стремясь наладить жизнь после гражданской войны.
Но шло время, и Россия — по крайней мере, некоторая ее часть — богатела. К концу жизни в гардеробе царя Михаила Федоровича скопилось полсотни шуб, из которых золотных было не менее 22; не менее 36 золотных шуб было у его преемника царя Алексея Михайловича. По мере накопления ненужные спорки с царских шуб, шубные верхи и сами шубы («государево отставное платье», поношенное и испорченное) продавались на своеобразных аукционах «наддачей», участниками которых были люди ближайшего царского окружения и служащие Дворцового ведомства. Так у царедворцев появлялась еще одна возможность приобрести золотную шубу с царского плеча, не связанная с личными заслугами или памятными датами. В 1648 году «с молотка» пошли меховые вещи покойного Михаила Федоровича: не только полноценная одежда, но и мелкие обрезки, «рукавные обочины», нашивки, остатки. Конечно же, это делалось не от бедности казны и не только с целью выручить средства. Царский мех, даже в обрезках и поношенный, мог восприниматься как амулет, приносящий удачу.