Пространство для рефлексии о прошлом: как Лидия Лобанова развивает Музей криптографии
Лидия Лобанова — директор Музея криптографии, который уже полгода работает в Москве. Forbes Woman узнал у нее, как говорить о современных технологиях и неудобном прошлом с посетителями разных возрастов, зачем при создании культурной институции консультироваться с подростками и ждать ли нового «железного занавеса»
В декабре 2022 года в Москве открылся Музей Криптографии. В его коллекции можно найти не только шифровальные машины, подслушивающие устройства, средства связи и предметы из арсенала шпионов, но и, например, письмо заключенного — в советские годы в этом же здании несколько лет функционировал закрытый исследовательский институт, в котором работали осужденные. Forbes Woman поговорил с директором Музея Криптографии Лидией Лобановой о том, как говорить сегодня о неудобном прошлом, как технологии помогают наладить диалог между поколениями и как в этом помогает опыт работы с подростками.
— До Музея криптографии вы занимались модернизацией Политехнического музея, а в 2018 году запустили образовательный проект для подростков «Каскад». Как появилась эта программа и что с ней происходит сейчас?
— Над «Каскадом» я работала вместе с Сашей Хейфец: мы познакомились в 2016 году, когда занимались Политехническим музеем. В тот момент я отвечала за методический центр и работу с детьми и подростками, а Саша — за коммуникационные проекты. Саму программу мы придумали, когда решали одну из задач для Политехнического музея, а именно — как привлечь в музей ребят 12–17 лет.
Тогда, в 2018 году, было понимание, что подростки в основном в музеи ходят в составе организованных групп — со школьными учителями или семьей. До средней школы они посещают эти места более-менее активно, а потом происходит какой-то пробел — и желание бывать в музее у детей почему-то пропадает. Мы стали углубляться в работу с подростками и пришли к выводу, что им предъявляют очень много претензий — что они «не активны», «ничего не хотят», «ничего не делают» и вообще «не такие, как старшее поколение». Ими всегда все недовольны, и при этом же на них огромная нагрузка — «выбери будущее», «сдай ЕГЭ», «поступи в университет», — а в 13–14 лет это не совсем те задачи, которые им хочется решать, особенно теми способами, которые советуют взрослые.
В те же годы вышло большое лонгитюдное исследование четырех американских музеев, которое доказало, что программы для подростков помогают им лучше встраиваться в общественную жизнь, развивать креативное и критическое мышление, строить карьерную траекторию. Изучив все это, мы решили, что хотим сделать программу проектного обучения на базе музея — когда ребята не слушают что-то пассивно, а работают с контентом музея или галереи, со специалистами, даже могут создавать в этих культурных институциях свой продукт.
«Каскад» запустился в сентябре 2018 года, когда проектная деятельность стала частью школьной программы. Мы полагали, что ребята смогут защитить свои проекты в школе, но темы, которые они выбирали, не слишком вписываются в образовательную программу: им интересны исследование личных границ, буллинга, отношений с собой и обществом. От школ мы получили обратную связь: такие темы слишком далеки от рамок образовательный программы. Мы решили работать напрямую с подростками и создавать такое сообщество, которое будет видеть в культурных институциях свое место, будет готово создавать там свои проекты.
Когда мы стартовали, подростковые программы были в основном у крупных музеев: Пушкинского, Политеха и других. То есть у тех, у кого достаточно много ресурсов, кто может привлечь классных взрослых экспертов, обеспечить участников пространством и материалами. Я про это говорю довольно неприятную фразу: «У богатых детей снова елка». Мы себе поставили противоположную задачу: сделать программу такой, чтобы ее можно было повторить, масштабировать в каждом райцентре — везде, где есть школа и подростки, выставочный зал и креативная «соль земли» — свои художники, поэты. Я сама выросла в поселке, где даже школы не было. Очень хотелось сделать что-то рабочее за пределами Москвы.
— Как этот опыт помогал в создании Музея криптографии?
— Создавать музей с нуля мне помог прошлый опыт. Политех дал мне большую мечту о лучшем научном музее. Раньше я не задумывалась о дефиците больших научно-технических музеев у нас в стране. С Политехом же я погрузилась в эту систему и поняла, что это огромное пространство для работы, где много чего можно развивать. Так появилась мечта о совершенно новом технологичном музее.
Работая с подростками, я увидела, что у них сегодня отсутствует пространство, в котором они могли бы говорить и делать. Они существуют между школой и дополнительными секциями, а третьего места, где они могут жить и выражать себя, нет — и получается, что тебе нужно ждать какого-то совершеннолетия и свободы, чтобы начать что-то пробовать.
Вообще, в работе с подростками мы коснулись лишь вершины айсберга. Не только у подростков нет места, не только подросткам нельзя. Мы живем в культуре запретов — сюда не ходи, тут не стой, здесь тише, руками не трогать. Мы хотели создать принципиально другой музей. У нас была молодежная команда, у нас был совет по доступности — мы хотели сделать музей для людей. Но на самом деле мы хотели больше: мы хотели создать музей, в котором можно быть автором, можно быть номер один, можно быть в праве. Это все — про возвращение человеку авторства и субъектности. Про возвращение чувства собственного достоинства. И это невероятный дефицит сегодня.
Года два назад нас с Сашей Хейфец позвали на круглый стол в ВШЭ про проектное обучение. Все эксперты обсуждали, как важно работать с реальным заказчиком над реальным техзаданием. Тогда мне пришла в голову мысль: сначала в школе тебе вообще ничего нельзя делать не по программе, а потом тебе нужно делать что-то по желанию и заказу кого-то, и нет такого момента, когда заказчик — это ты сам. Но вообще-то мир «собран» такими же людьми, как я, как ты, и это твой выбор — делать что-то, менять что-то или не делать. Эта идея — что в 13–18 лет уже можно создавать ту реальность, в которой ты живешь, — лежит в основе «Каскада». Эту идею я забрала в будущую работу над Музеем криптографии. Человек — в центре процесса, и он не зритель, он соавтор.