Пианист Алексей Любимов: «Для людей искусства никаких приказов нет»
Перед сольным концертом пианиста Алексея Любимова в «ГЭС-2» мы поговорили с ним о том, как музыка помогает преодолевать исторические разломы, о контекстах пространства и времени, единении, технологиях, космосе и обо всем, что между
В творческую биографию пианиста Алексея Любимова уместилось такое количество музыкальных интересов, что даже само их перечисление вызывает некоторое восхищенное недоумение и предположение о наличии в распоряжении Алексея Борисовича каких-то лишних тайных часов. Основатель «Альтернативы» и других, ставших не менее легендарными для города и страны фестивалей, исполнитель музыки американских минималистов в момент, когда об американских минималистах ходили разве что далекие легенды, коллекционер старинных клавишных инструментов, сооснователь факультета исторического и современного исполнительского искусства Московской консерватории, музыкант, считающий, что не нужно устраивать на концерте «салатное» исполнение из разных эпох и, наконец, человек, продолжающий чутко, живо и с неподдельным интересом реагировать на происходящее вокруг. В среду, 13 апреля, его выступление в ДК «Рассвет», состоявшее из исполнения вокального цикла украинского композитора Валентина Сильвестрова «Ступени» и Экспромтов австрийского композитора Франца Шуберта, было прервано сообщением о том, что здание заминировано. Через два дня, в пятницу, музыка под его пальцами заиграла вновь. В «ГЭС-2» прошел первый концерт из проекта «Настройки», в рамках которого Алексей Любимов исполнил на фортепиано Érard 1848 года произведения Моцарта, Шопена и Бетховена, вступившие в диалог с нашей общей действительностью. С нее начался и разговор, который состоялся за несколько часов до выхода музыканта на сцену.
Наш разговор еще несколько дней назад начинался бы совсем иначе, но вмешалась действительность. Ваш концерт в ДК «Рассвет» был прерван. На смену Шуберту пришло сообщение о том, что здание заминировано и всем необходимо покинуть зал. Другими словами, в одну эпоху — музыкальную — ворвалась другая, имеющая приметы нашего времени. Музыкант должен быть к такому внутренне готов?
Музыкант должен быть не только готов ко всему, но также оставаться внутренне в своих чувствах, реакциях и концентрациях очень обостренным и чутким ко всему, что происходит. Не только пребывать в своем состоянии исполнителя, но и воспринимать. Со мной случались подобного рода события, когда во время исполнения гас свет или просто даже концерт снимали, отменяли. Я такие вещи воспринимаю как события жизни и просто стараюсь себя вести так, чтобы это не повредило музыке, потому что считаю, что в этот момент все пространство — исполнитель музыки, исполняемая музыка и слушатель — создает некое целое, которое нельзя позволить разбить каким-то форс-мажорным событиям, какие бы они ни были. Ну, конечно, если не падают бомбы, после чего все разлетается в пух и прах. Хотя мы знаем из истории и такое, что гибнет здание, тонет «Титаник», что-то еще экстремальное происходит, но музыкант остается на своем посту.
В момент игры, в момент расцвета эмоций и той самой внутренней обостренности вы почувствовали опасность?
Я действительно воспринял все очень обостренно, как момент ложной наводки, какой-то, возможно, провокации, но в любом случае я не воспринял это предписание — покинуть зал — как нечто диктующее всем. Я счел необходимым просто не прерывать музыку. Именно это и объединило аудиторию, меня и даже тех полицейских, которые там были, и они, в общем, послушно дослушали до конца Экспромт, хотя и не весь концерт. Пострадал бедный Шуберт. Я считаю, что в таких экстремальных случаях исполнитель не должен терять присутствие духа и должен понимать ситуацию не со стороны испуга или страха, не со стороны подчиненности. Он должен быть над ситуацией. Вот мой принцип.
Давайте поговорим об этом чувстве объединенности? Она ведь тоже разная бывает.
Безусловно, объединенность объединенности рознь. Люди могут быть объединены идеями, чувствами и даже приказами. А для нас — людей искусства — никаких приказов нет. Наша арена действий — сфера интеллектуального и культурного пространства. И здесь никаких принудительных приказов просто не может быть. Мы объединены по принципу добровольного, любовного, настоящего присутствия в той сфере, которая абсолютно позитивна для всех. И музыка в данном случае служит средством этой объединенности. Она вообще служит средством коммуникации, а не декоммуникации. И поэтому ощущение мгновенной коллективной поддержки меня тут же пронзило, когда я продолжил играть после возгласа про необходимость остановить концерт. Я понял, что зал сейчас ждет. Может быть, бессознательно, но ждет. Пошли какие-то токи, и это нельзя было упустить. И какую-то вторгшуюся, чуждую силу, по-моему, зал просто отодвинул в сторону, и мы были в одном пространстве. Я считаю, что это взаимная поддержка, которая важна, просто чтобы противостоять… не важно чему, агрессии, чему-то навязываемому, силе, которая не считается с культурой, с моралью и с какими-то эстетическими принципами. И в данном случае, на тот момент победила эта наша сплоченность в музыке. Финал, конечно, вы знаете: концерт был в итоге прекращен. Я перешептывался с полицейскими и спросил: «На сколько обстоятельства задержат концерт?» Они сказали: «Мы должны привести собак, это 15 минут». Там на видео видно, что я с ними разговариваю. Но это ни к чему не привело, собаки приехали вообще к полуночи, и, к сожалению, концерт оказался незавершенным. Но слушатели ждали на улице, а потом все сидели в кафе, обсуждали все вместе событие в каком-то положительном смысле, а не с чувством горечи, подавленности или побежденности. Нет, совсем этого не было.
В последние два почти месяца многие из нас мучаются вопросами, можно ли продолжать жить обычную жизнь, гулять, ходить в музеи, на концерты. Эта ситуация и это единение как будто бы стали своеобразным внутренним ответом для многих? Как вам кажется?