Опыт прочтения. Григорий Кружков: «Орбиты слов: русская поэзия и европейская традиция»
Книга известного поэта и переводчика Григория Кружкова — это сборник статей, посвященных Пушкину и поэтам «Озерной школы», Пастернаку и Шекспиру, Мандельштаму и Фросту, а также Ахматовой, Гумилеву и многим другим русским и английским поэтам. «Сноб» публикует главу из этой объемной работы, вышедшей в свет в «Издательстве Ивана Лимбаха»
«Вакханалия» Б. Пастернака: опыт прочтения
Названия стихов Пастернака последних лет сплошь простые, даже банальные: «Весна в лесу», «По грибы», «Стога», «Ветер», «Дорога», «Снег идет» и так далее. На этом фоне резко выделяется своей неожиданной экспрессией — «Вакханалия»!
Название настолько необычное, что в посмертной публикации 1965 года в «Новом мире» его не решились дать (чтобы не дразнить гусей, вероятно). Просто напечатали стихотворение без названия, со звездочками.
Толковый словарь Д. Н. Ушакова (1935–1940) сообщает три значения слова «вакханалия»:
- В античном мире празднество в честь Вакха, бога вина и веселья (ист.).
- Разгульное пиршество, оргия. Попойка превратилась в настоящую вакханалию.
- перен. Крайний беспорядок, безудержное своеволие (газет.).
К этому значению дается пример: «В сельсовете до чистки царила полная вакханалия». Что такое была тогда «чистка советского аппарата», мы догадываемся. Невольно поежишься от такого примера.
Рядовой читатель в те времена, думается, знал именно третье значение слова: «безудержное своеволие». К этому моменту мы еще вернемся.
Лучший анализ «Вакханалии» (не стиховедческий, а поэтический, то есть по существу) принадлежит Дмитрию Быкову. В своей книге о Пастернаке он посвящает этому стихотворению пять важных страниц. Он делает вывод, что в нем отразилось сознание «беззакония» любви поэта к Ольге Ивинской и то, что Быков называет «разгулом счастья на грани трагедии, греховности на грани священнодействия». Все это так. Но думается, кое-что еще можно добавить.
Для этого прежде всего нужно сравнить «Вакханалию» (1957) с написанным примерно на ту же тему стихотворением «Пиры» (1913; 1928)*. Между прочим, мы не разделяем мнения Анны Андреевны Ахматовой, что в конце 20-х годов Пастернак якобы калечил шедевры своей юности. Он лишь додумывал свои ранние вещи и придавал этим импрессионистическим эскизам глубину и завершенность, бережно сохраняя то ощущение свежести и новизны, которое в них было изначально заложено. «Пиры» 1928 года — произведение вполне зрелого (38 лет) поэта и, на мой взгляд, одно из лучших стихотворений Пастернака его срединного (между 1923-м и 1940 годом) периода. Впрочем, это, конечно, дело вкуса.
Для нас существенно другое — верность поэта некоторым важным для него темам и мыслям, постоянное к ним возвращение. Это то, что Пушкин называл любимыми думами: «усовершенствуя плоды любимых дум».
«Пиры» — стихотворение из четырех строф, которое четко делится на две неравные части из 9 и 7 строк. Первые два четверостишья и первая строка третьего четверостишия — описание разгульных ночей молодой богемы:
Пью горечь тубероз, небес осенних горечь
И в них твоих измен горящую струю.
Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим
Надежному куску объявлена вражда.
Тревожный ветр ночей — тех здравиц виночерпьем,
Которым, может быть, не сбыться никогда.
Для этой части характерна лексика, окрашенная в соответствующие тона: горечь, измена, горящая струя, рыдание, сборища, исчадья, смерть. «Сборища» и «исчадья» — слова с негативной семантикой. Приходят на ум стихи Анны Ахматовой:
«Да, я любила их, те сборища ночные…» (1917) — воспоминание об артистическом кабаре «Бродячая собака» — и, по ассоциации, другое, более раннее ее стихотворение: «Все мы бражники здесь, блудницы…» с концовкой:
А та, что сегодня танцует,
Непременно будет в аду.
Конечно, можно воспринимать эту неодобрительную лексику как «чужое слово». Можно предположить, что ощущение греховности, осознаваемое участниками этих богемных вечеринок, лишь добавляло им остроты ощущений. Однако я полагаю, что для Пастернака, да и для Ахматовой этот конфликт имел более глубокий смысл, чем просто противостояние артиста обывателю с его куцей моралью.
Первая часть «Пиров» кончается строкой, где все еще идет застолье, но уже следующая открывается наступившим ранним утром: резкая, кинематографическая смена планов.
Наследственность и смерть — застольцы наших трапез.