«Я стала более открытой»
Она принадлежит к тому типу актрис, которые «взрослеют» довольно долго (благодаря внешней хрупкости), а потом как-то в один момент становятся кинодивами. У нее обширная фильмография — снимается с юности, множество прекрасных ролей в театре. Но вот недавно ее пригласили на роль судьи — в жюри ММКФ, и она обрадовалась тому, что ее «признали своей». Удивительно скромная, немного наивная и вместе с тем невероятно мудрая — Светлана Иванова в интервью ОK!
Света, я сейчас вспомнила, что впервые, 12 лет назад мы с тобой встречались тоже в «Кофемании». Для меня это всегда показатель, когда человек, видимо, не изменяет привычкам.
Это они просто подкрались ко мне со всех сторон в самых удобных локациях — такое проверенное место. (Смеется.) У меня не очень много свободного времени на эксперименты. Эксперимент может оказаться неудачным.
А что касается работы, я часто слышу, что артистам важно с разными режиссерами поработать, с разными партнерами. При этом я точно знаю, что у вас есть любимые команды, любимые режиссеры.
Конечно, всё так.
Называть будем?
Не, не будем, а то кто-нибудь обидится. (Улыбается.) Я очень привязываюсь к людям, для меня каждое расставание после завершения съемок — очень тяжелый процесс. Кино — это про людей всегда, это же люди, с которыми ты проводишь вместе очень много времени, гораздо больше, чем со своей семьей... История про работу с проверенной командой — это и про попытку предсказать результат, ведь в кино результат зависит от огромного количества факторов, и в 99% случае он непредсказуем. На основе хорошего сценария может получиться плохое кино, у хорошего режиссера может не получиться — или неудачный эксперимент, или что-то, что не будет понято и принято зрителем. Поэтому история, когда ты идешь туда и понимаешь, как будешь с этими людьми разговаривать, как они будут с тобой разговаривать, — это отчасти про предсказуемость результата, а отчасти про какой-то душевный комфорт.
Недавно ты была в составе жюри Московского международного кинофестиваля. Быть судьей на мероприятии такого масштаба — это дополнительная ответственность для тебя? Быстро согласилась?
Согласилась сразу. Я ужасно обрадовалась, потому что обожаю смотреть кино. И вообще, кино — это бóльшая часть моей жизни: я с 17 лет в кино снимаюсь, в 16 лет я поступила во ВГИК, а лет с двенадцати меня мама заставляла кино смотреть. Начали с... «Охотника на оленей». Я ничего, бедная, не поняла, но в будущем сказала маме спасибо за то, что она меня приобщала. Помню, она меня заставляла учить фамилии артистов. Алису Бруновну Фрейндлих я никак не могла запомнить. (Смеется.) В общем, для меня жюри ММКФ было каким-то подтверждением того, что я причастна к миру кино, будто кто-то позвал: «Ты наша, давай к нам». Всю степень ответственности я, честно говоря, осознала уже в процессе. Я никогда в жизни никого не критикую, потому что любое кино — это огромное количество человеко-часов. Ты знаешь, сколько это недолюбленных детей, недолюбленных мужей, сколько проблем со здоровьем, пропущенных каких-то этапов в жизни. Ни один человек, который делает кино, никогда не хочет сделать плохо — это я точно знаю. А тут ты будто должен что-то выбирать. Оказалось, что это не очень сложно: слава богу, я не была единственным человеком, который принимал решения. Всё равно это всё очень субъективно: одному жюри в одном году понравится одно кино, другому жюри в следующем году понравится что-то совсем другое. Так что это такая история не про оценки, а про ощущение того, что происходит здесь и сейчас с нами.
Ну и потом, давай честно, вы же не отбирали это кино.
Мы его не отбирали — это то, что нам было предоставлено, да.
Когда идет обсуждение, голосование, тебе проще уступить или ты будешь до последнего настаивать на своем, если вдруг мнение не совпадает с твоим?
Я с огромным уважением относилась ко всем своим коллегам по жюри, мне очень повезло, что в этом смысле это какие-то невероятно авторитетные люди для меня, поэтому не думаю, что стала бы прямо спорить, тем более спорить мне особо не пришлось, мы как-то все совпали.
Московскому кинофестивалю — 45 лет. Как тебе кажется, насколько сильно изменилось кино?
Все 45 лет мне сложно проанализировать. (Смеется.)
Это правда, тебе не 100 лет. Давай возьмем последние десять.
Если я говорю про свои ощущения и свою систему координат, безусловно, сейчас меняются ритмы, появление стримингов в нашей жизни изменяет способ раскатывания историй, но я не думаю, что это влияет на актерскую игру. То, что сейчас принято называть какой-то «трушностью» в кино, наши предшественники тоже уже это проходили, и была новая искренность и шептальный реализм в «Современнике», и был неореализм в кино — всё это периодически возвращается, сменяется чем-то другим, потом возвращается снова. А уж способ актерского существования рассказан Станиславским, потом много раз переложен его последователями и учениками, но всё равно суть остается прежней: «Жизнь человеческого духа», это то, чем мы все занимаемся и в кино, и в театре. В кино скорее это вопрос к режиссерам и операторам, к тем, кто отвечает за монтаж, а значит, за ритм. Помню, как Виталий Вячеславович Мельников, у которого я имела счастье сниматься в кино, рассказывал, как они с оператором придумывали, как снимать фильм «Старший сын» — это был первый фильм, который снимали только для телевидения, его не показывали в кинотеатрах, было две серии для телевидения. Они представляли, что люди будут смотреть это дома, на очень близком расстоянии, на небольшом экране — соответственно, способ изображения должен быть немножко иной. Это история про картинку, про жизнь камеры и монтаж в том числе. Артисты всё равно продолжают жить жизнь человеческого духа.
Сейчас клиповое мышление, нужна постоянная смена картинки. Смонтировать 30-секундный ролик для Reels…
Короткометражку снять гораздо сложнее, чем полный метр. Чехов извинялся за длинное письмо, потому что у него нет времени написать короткое.
Почему-то все артисты больше любят театр. Скажи мне, почему это так и так ли это, по-твоему?
Я не могу себя представить ни без кино, ни без театра, но при этом будто бы существует водораздел между ними. Я не могу играть в театре так, как играю в кино, — меня не будет ни видно, ни слышно. При этом я не могу играть в кино так, как я работаю в театре, потому что это будет неправдой и каким-то совсем другим жанром. Мне кажется, театр для артиста, если жизнь в театре складывается счастливо и удачно, — это место роста, то место, где ты себя развиваешь, наполняешь, чтобы потом в кино это потратить отчасти. В кино, даже если это Reels 30-секундный, ты всё равно должен в кратчайшие сроки давать максимальный результат. И я знаю блестящих артистов, у которых нет актерского образования, которые не работают в театре. Они как-то так организованы и по-человечески, и профессионально, что это компенсируется какими-то другими вещами: чтением книг, просмотром мастер-классов. Каждому человеку отмерено какое-то количество таланта. Если тебе повезло найти дело своей жизни, которое соответствует тому, что тебе отмерено, то это счастье.