Неделя|Потеря
« Вот будет мне сорок пять — и что?»
Не стало нашего коллеги — Павла Шеремета. 20 июля в центре Киева была взорвана машина, в которой он ехал
Некрологи Шеремет не любил. Считал самым сложным журналистским жанром — попробуй, мол, выкрутись без фразы «Как трудно писать о нем ”был”», найди нужную интонацию, особенно если пишешь о друзьях и коллегах. И вот теперь подходящую интонацию должны искать мы — для него.
Он был. Многим в редакции сразу стал старшим товарищем, который всегда подсказывал — как надо. Щедрый во всем, что не касается конфет, делился знаниями с коллегами и молодыми журналистами, которых учил всюду, где только мог. Как-то даже откликнулся на призыв христианских блогеров — они просто написали ему, особо ни на что не надеясь: «Не могли бы вы, звезда журналистики... нас пятнадцать человек из провинции... будем очень благодарны...» Он собрался и поехал к ним куда-то в Подмосковье на встречу, учить азам профессии. Почему? А делиться надо! И «заниматься тем, что воодушевляет людей». Идеи, наблюдения, шутки, темы для репортажей, заголовки он дарил легко и благодарностей не ждал. Даже конфеты из своего тайного пакета, спрятанного в тумбочке, в конце концов, быстро раздавал. Поэтому сейчас так хочется ему позвонить: «Паш, слушай, а как вообще про тебя некролог писать?»
Его стол стоял сразу у дверей. И как бы он ни был занят, если ты к нему обращался за советом, он поднимал голову от монитора, закидывал руки за голову и, немного покачавшись в кресле, отвечал. И сейчас бы заявил что-то вроде: «А начни с чего-нибудь смешного. Например, с фразы ”Павел Шеремет научил нас пить цикорий“. Цикорий у него был с разными добавками: с черникой, корицей и даже вроде бы с альпийскими травами. Он объяснял, что кофейный этот напиток куда полезнее обычного кофе, который уже довел некоторых журналистов до тахикардии. Лекции эти были, впрочем, хоть и регулярными, но недолгими. Цикорий каменел в красивых упаковках — Паша по нескольку раз на дню звал всех пить кофе. Когда он появлялся на работе — об этом сразу узнавали все. «О, Шеремет идет»,— обязательно произносил кто-то минуты за три до того, как он сам появлялся в дверях. Он не шел — он надвигался, как лавина, захватывая ударной волной своего обаяния всех, кто оказывался на пути: охранников, начальников или каких-нибудь чиновников, приехавших на интервью. Знакомился, полемизировал, смеялся, чуть отклоняясь назад,— громко, с наслаждением, заполняя собою все. Он даже как-то долго разговаривал с сумасшедшим