О новом фильме Любы Аркус «Колокольня. Реквием», посвященном Алексею Балабанову
Сергей Николаевич стал одним из первых зрителей фильма Любови Аркус «Колокольня. Реквием».
-Ты типичный «проклятый художник», — сказала ему Люба Аркус.
Сказала беззлобно и даже как бы с сочувственной улыбкой многоопытной женщины, умеющей ставить диагноз по глазам.
Алексей Балабанов понуро кивнул. Художник так художник. Проклятый так проклятый. Он-то знал, что не в словах дело. А Любу он любил. Позволял ей то, что не позволял никому: задавать детские вопросы типа кто твой любимый писатель. Или ходить за ним всюду с видеокамерой. Терпел ее присутствие на съемках своего последнего фильма «Я тоже хочу». Позвал ее к себе в дом, чтобы она прошлась с камерой по его большой и запущенной квартире. И даже разрешил себя снимать в храме, где ему явно хотелось побыть одному. Впрочем, в этот момент Балабанов, кажется, забыл о существовании оператора, бестрепетно подглядывавшего, как он молится и ставит свечки. А что скрывать-то?
Меня с самого начала фильма «Колокольня. Реквием» не покидает ощущение, что Балабанов уже все знает, со всеми простился и всех простил. Он, может, потому так бесстрашно впустил в свою жизнь кинокамеру Любы, что ощущал себя «уходящей натурой», которую еще можно застать и отснять. Инстинкт прирожденного кинематографиста, над которым в его случае оказались не властны ни болезни, ни душевный упадок, явно требовал какого-то продолжения. Кто же мог представить, что этим продолжением станет фильм-реквием, фильм-прощание, завершенный спустя девять лет после его смерти.
Но Аркус с фильмом про Балабанова не опоздала. Она вообще никогда не опаздывает, даже если срывает дедлайны. У нее получается все делать вовремя. И когда она запустила свой журнал «Сеанс» в 1990 году с обложкой, где было написано «Не стреляйте!». И когда в конце 90-х, фактически силами питерской редакционной команды, подняла большой академический труд — Энциклопедию российского кино эпохи перестройки. И когда решила, что пора уже самой снимать кино, и сделала два грандиозных и абсолютно непохожих документальных фильма — «Антон тут рядом», про мальчика-аутиста, случайно вошедшего в ее жизнь, чтобы остаться там навсегда, и «Кто тебя победил никто» — о великой Алле Демидовой, фильм, переворачивающий все стереотипы и каноны биографического кино. И, конечно, благотворительный фонд, названный по имени ее первого фильма, ставший одним из самых важных российских центров помощи детям с аутизмом и их родителям.
А еще книги-портреты, прекрасные черно-белые книги жизни, посвященные Александру Сокурову, Алексею Герману, Сергею Соловьеву, Александру Расторугуеву… Ее друзья, товарищи, собеседники, с которыми она никогда не прерывает свой разговор. И даже с теми из них, с кем навсегда развела судьба.
Конечно, Алексей Балабанов был из самого первого ряда. Хотя в Питере он всегда существовал наособицу. Сам по себе. И кино его было совсем не ленфильмовское по духу и стилю. При этом Балабанов, свердловчанин по рождению, любил Петербург и снимал его с каким-то голодным и жадным упоением первооткрывателя. Так питерцы не умеют. Они с детства смотрят на Ростральные колонны и ходят по Троицкому мосту. А Балабанов увидел все это впервые, когда ему было под тридцать. Долго привыкал к прямым, словно по линейке вычерченным улицам и проспектам, к невской воде, плещущей о гранит, к дворцовой высоте потолков петербургских квартир. Наверное, он чувствовал себя здесь немного Маугли, как и все «понаехавшие». Но держался уверенно, вида не показывал. А по ночам садился на велосипед и накручивал педали по Васильевскому острову, чтобы привыкнуть, внутренне приспособиться, сделать этот город своим. И это у него вполне получилось.
Его первый «Брат» — это «энциклопедия русской жизни» 90-х годов. Но еще и самый подробный, самый честный, самый «физиологичный» портрет Петербурга. Балабанов ничего не упустил. Какой-то враждебный, холодный, неприбранный, внутренне ожесточенный город, по улицам которого бесцельно бродит убийца с ангельски невинным лицом Данила Багров, защитник всех «униженных и оскорбленных». А в «Счастливых днях», миксе из рассказов и пьес Беккета, это будет уже совсем другой город. Безвоздушное, нереальное пространство, где только слышен звук семенящих копыт ослика по асфальту да грохот «заблудившегося» трамвая. Или солнечный, весенний, какой-то ренуаровский Петербург в фильме «Мне не больно» — идеальный фон для угасающей рыжеволосой героини Ренаты Литвиновой, новой Маргариты Готье, содержанки богатых бандитов и возлюбленной нищих поэтов.