«Музыка — эмоция, текст — информация»: большое интервью Ромео Кастеллуччи
1 августа в Зальцбурге открывается старейший и самый статусный музыкальный фестиваль планеты, который отмечает в нынешнем году столетний юбилей. Ключевым событием форума должна была стать премьера новой версии моцартовского «Дон Жуана» в постановке выдающегося итальянского режиссера и художника Ромео Кастеллуччи. Пандемия внесла в программу Зальцбурга–2020 коррективы: из десяти оперных названий в афише форума остались только два, а новый «Дон Жуан» увидит свет рампы лишь следующим летом. В ожидании премьеры мы публикуем большое интервью, в котором специально для Masters Journal Ромео Кастеллуччи рассказал Марии Андрющенко о своих правилах жизни на оперной сцене.
— За последние годы вы стали одним из главных героев современного музыкального театра. Что для вас значит опера как жанр?
— Опера для меня — это в первую очередь Вагнер, его видение жанра, его концепция Gesamtkunstwerk, совокупного произведения искусств. Даже когда я работаю над моцартовской оперой, я все равно держу в голове Вагнера. Когда я был студентом, он был моим первым ориентиром. Меня привлекает в Вагнере его стремление создать уникальный эмоциональный опыт, который бы затронул не только ум, но и тело, воздействовал бы на все органы чувств.
— Как вы понимаете вагнеровскую концепцию Gesamtkunstwerk?
— Мне кажется, смысл Gesamtkunstwerk — не допускать разделения. Текст, музыка и театральное действие — все эти элементы должны стать частью одного процесса, одним языком, одной эмоцией, идущей со сцены и достигающей каждого зрителя в отдельности. Это целое способно спровоцировать своего рода амнезию, ощущение, что вы потерялись в другом мире. Только понимание театра как целостного явления позволяет достичь подобного эффекта, иначе он остается просто красивой безделушкой, объектом эстетики. Я убежден, что театр должен создавать ощущение близости, конструировать ситуацию встречи с самим собой. Для меня в этом и заключается смысл вагнеровской концепции — и, кстати, греческого театра тоже. Я стремлюсь сделать так, чтобы театр не принадлежал только критикам, экспертам, искушенной аудитории. Он должен быть понятен всем на уровне эмоции. Я думаю, концепция Вагнера поможет нам воскресить подлинный дух оперы.
— Смысл оперного спектакля рождается из встречи музыки и сцены. Как вам работается с дирижерами, какие взаимоотношения вы выстраиваете с ними?
— Это химия — иногда она случается, иногда нет. Вообще-то я счастливчик, за исключением двух или трех раз мне везло — и получалось достигнуть взаимопонимания, стать партнерами. Я всегда открыт к диалогу, всегда с охотой обмениваюсь мыслями и выслушиваю идеи музыкального руководителя постановки. Мне всегда казалось, что режиссер, который сочиняет спектакль в одиночку, обречен на неудачу — его решения не будут работать.
— Сколько репетиций вы проводите вместе с дирижером?
— Обычно мы начинаем работу примерно за год-полтора до премьеры, несколько раз встречаемся, обмениваемся идеями, обсуждаем замысел. Репетиции начинаются где-то за полтора месяца до премьеры. Частота репетиций зависит от дирижера — некоторые репетируют каждый день! Этот вариант, конечно, нравится мне больше всего. Мне кажется, здесь важно пытаться делать спектакль именно вместе, то есть в буквальном смысле находясь в одном помещении, плечом к плечу. Это залог хорошего результата.