МХАТ и война: отрывок из книги Софьи Пилявской
В издательстве «Азбука-Аттикус» выходит переиздание книги актрисы МХАТа Софьи Пилявской (1911-2000) — «Грустная книга». Это воспоминания не только о личной жизни, но и об исторических событиях, свидетельницей которых она была. В 1937 году отца Пилявской арестовали, а саму её хотели уволить из театра — и если бы не Станиславский, заступившийся за свою ученицу, карьера актрисы могла бы закончиться. А дальше была Великая Отечественная война, во время которой Пилявская вместе с труппой МХАТа участвовала во фронтовых бригадах, поднимавших боевой дух солдат. Часть историй, рассказанных в книге, посвящена жизни театра именно во время войны.
Наш театр — обе его сцены — работал с большой нагрузкой, концерты и выступления для армии шли ежедневно.
В первые месяцы войны моральное состояние было очень тяжелым, даже не чувствовалось усталости, а только черная тоска.
Моя сестра Наташа и мама остались вдвоем. В конце июня Наташа поступила на курсы медсестер.
Разные предприятия и наркоматы готовили к эвакуации. Москва пустела. Ночные дежурства в театре продолжались. У подъездов и ворот некоторых домов появились надписи «Бомбоубежище» и стрелка, указывающая вход.
Начали эвакуироваться в глубокий тыл семьи писателей, артистов, кинематографистов... Уехала с матерью и маленьким Шурой Ангелина Степанова. Отправил семью в Свердловск Добронравов, туда же уехали жена и дети Ливанова. Петкер куда-то увез жену и сразу же вернулся. Многие семьи были разделены.
Как-то в самом начале июля, поздно вечером, к нам пришел Фадеев. Наверное, часу во втором ночи раздался телефонный звонок. Я подошла. «Это квартира Дорохина? Говорят из ЦК. Товарищ Фадеев у вас?» Я позвала. Он коротко отвечал: «Да, да». И еще что-то. Потом сказал мне: «Дай зубную щетку», пошел в ванную, почистил зубы, умылся и уехал. Мы с мужем просили, чтобы он позвонил потом. Часов в 5–6 утра Александр Александрович позвонил и сказал только: «Пока спите спокойно».
А вечером была первая воздушная тревога — ложная, но все думали, что она настоящая. Жильцы нашего большого дома 5/7 по нынешней улице Немировича-Данченко стали спускаться в подвалы, в котельную и прачечную. Многие были с собаками, мы тоже пошли с нашим Прохором. И вот ведь, злейшие враги — боксеры и овчарки, всегда кидавшиеся друг на друга, тут вели себя сдержанно, прижимаясь к ногам хозяев, и только иногда сильно дрожали. Это был единственный раз, когда мы с мужем были в нашем бомбоубежище. Елену Григорьевну нашу дети увезли под Каширу — на родину.
Через день-два стало известно, что наш «золотой фонд», наших старейшин, а их в Москве был много — художников, музыкантов, певцов, артистов академических театров — отправляли с семьями в Нальчик — беспрекословно.