Серебряный век
В карьере Дмитрия Чеботарева, как в зеркале, отражается история российского кино. За 10 лет и сам актер, и индустрия, в которой он работает, пережили настоящий расцвет. Еще одно доказательство — его новая работа в проекте “Улица Шекспира” (доступен в онлайн-кинотеатре Okko). Мы встретились с Дмитрием и обсудили тренды, которые задают дальнейшее развитие главного из искусств.
Давай начнем с отправной точки. Переломный момент в твоей карьере случился в 2010-е, как раз на фоне появления киноплатформ и бума сериалов. Как это происходило изнутри индустрии?
В кино все определяет зритель. Создателям платформ нужно постоянно привлекать и удерживать зрительское внимание. Не просто заинтересовать его одним фильмом, на который он придет в кинотеатр один раз, а сделать так, чтобы непрерывно появлялись сериалы, которые будет не хотеться выключать. Чтобы не было такого, что человек посмотрел что-то, что его зацепило, а потом отменил подписку. Нужны премьеры, которые будут обсуждать, ждать, советовать друг другу. Это взаимосвязанные вещи, поэтому появился контент, появились сценаристы, новые лица, новые измена в режиссуре, в сериальную индустрию и на платформы пришли деньги. Сейчас грань в производстве полнометражного кино и сериала очень зыбкая, практически незаметная. Если раньше за два дня могли снять целую серию в 40 минут, то сейчас выработка приближается к киношной и составляет 7–8 минут в день.
Казалось, что уход иностранных партнеров может остановить этот прогресс, но вышло иначе.
Много сериалов до введения санкций должны были сниматься в копродукции, но западные партнеры ушли, и их сделали своими силами. Оказалось, что мы от этого в плане качества ничего потеряли. Сейчас индустрия развивается очень мощно. Даже не семимильными шагами, а какими-то еще большими, я просто не могу найти определение этому росту. Причем я говорю и про качество сценариев, и про актерские и режиссерские работы, и про компьютерную графику. Например, когда я смотрю, как нарисован Лев в “Волшебнике Изумрудного города”, у меня не возникает ни малейшего сомнения, что он настоящий.
Тут, конечно, хочется задать извечный вопрос о том, не заменят ли эти новые технологии живых людей на всех позициях в кино?
Думаю, они так останутся неким аттракционом, потому что уникальность любого акта творчества — в ошибке. Ошибка как неожиданность, когда происходит что-то незапланированное, даже странное, но гениальное. Пропуская что-то через искусственный интеллект, мы получаем оптимальное логичное решение. В нем не будет импровизации, не будет самости, сущности и, в итоге, настоящей жизни. Я верю, что наше творчество спасется ошибкой.
Тебе сложно играть без живых партнеров? В том самом аттракционе, где потом другие персонажи будут дорисованы.
У меня было несколько смен на “Волшебнике Изумрудного города”, когда я по 12 часов проводил внутри синего куба, разговаривая с теннисными мячиками, подвешенными в тех местах, где потом дорисовывали других героев, а мне откуда-то сверху давали команды, словно сам Господь Бог их говорил. Это тяжело эмоционально.
Но было и наоборот, когда на проекте “Небесная тропа” мы почти весь фильм снимали на высоте 4500 метров на Эльбрусе, а одну сцену вообще на высоте 5100 метров — выше никто в мире не снимал, это рекорд. Даже в фильме “Эверест” съемки шли на отметке 4877 метров. Там кажется, что ты просто сдохнешь сейчас. Там и панические атаки, и обмороки, и кровотечение из носа, а потом кадр смотришь, и у тебя такое ощущение, что все это нарисовано, потому что ты не можешь поверить, что такая красота реальна. Это наше искаженное, испорченное восприятие.