Коллекция. Караван историйКультура
Кирилл Крок: «У меня нет амбиций быть худруком. Если завтра выяснится, что где-то есть молодой Мейерхольд, я сам к нему поеду»
Любой театр нового человека принимает в штыки. Тебя испытывают на прочность, проверяют, а что ты можешь, как себя поведешь в данной ситуации. Мне иногда в лицо смеялись, говорили: «А что, у нас в театре уже деньги закончились?» Никогда не забуду. Кстати, человек, который это говорил, сейчас, когда встречаемся в коридоре, целуется со мной…
-Кирилл Игоревич, я обратила внимание, что почти в каждом вашем интервью много цифр. Мы могли бы поговорить без них или свести их к минимуму?
— А почему без цифр? Я очень люблю с цифрами. Театр — это вещь такая эфемерная, и любое слово, любое выражение можно иначе трактовать, а вот с цифрой не поспоришь, как говорил Олег Павлович Табаков.
— Хорошо, давайте с цифрами, но немножко по-другому. Вы 13-й директор Театра Вахтангова, 13 лет как занимаете эту должность, 13 февраля — день рождения Вахтангова, 13 ноября — день рождения театра, 13 семей вы расселили, когда делали ремонт в доме Вахтангова во Владикавказе.
— Вообще, 13 — любимое число Вахтангова, в нашем театре вокруг этой мифической цифры все время что-то крутится. Что касается меня, думаю, это просто стечение жизненных обстоятельств. И на самом деле хотя во Владикавказе в доме Вахтангова и жили 13 семей, расселяя его, мы купили 14 квартир. Там в 19 метрах жила мать-одиночка с двумя разнополыми и разновозрастными детьми, и мы купили им две однокомнатные квартиры. Мистика числа 13 здесь сломалась.
— Да и Дом Вахтангова открывается 30 апреля, а не 13-го. С чего началась эта история с домом, где родился Евгений Богратионович?
— Она началась 40 лет назад, когда в советский город Орджоникидзе на гастроли приехал Театр Вахтангова во главе с Евгением Рубеновичем Симоновым и еще достаточно молодыми, но уже очень известными артистами, такими как Яковлев, Ульянов, Лановой, Этуш и Юлия Константиновна Борисова. Привезли несколько спектаклей и, конечно, «Принцессу Турандот». Естественно, их повели на экскурсию по вахтанговским местам: к Русскому театру, где он делал первые шаги на сцене, к гимназии, где учился, и к покосившемуся домику, возле которого экскурсовод торжественно сказал:
— Здесь родился Вахтангов.
Артисты стали спрашивать:
— А что сейчас здесь?
— Люди живут в коммунальных квартирах.
И добавил, что по плану реконструкции исторического центра местная власть собирается очистить место от старых развалюх, сделать красивую городскую площадь, разбить большой сквер, сад, фонтан, как это было принято в Советском Союзе.
На финальном спектакле «Принцесса Турандот», когда в зале было партийное и городское начальство, Юлия Константиновна Борисова на поклонах остановила жестом аплодисменты и сказала: «Имя Вахтангова для нас, артистов театра, очень дорого. Но мы сегодня были на экскурсии, и нам сказали, что по генплану вы хотите дом, где он родился, снести. Я вас очень прошу, пожалуйста, не делайте этого, сохраните его! Это память о великом человеке». И произошло чудо — местное начальство дом сохранило и даже повесило на него мемориальную табличку.
История повторяется циклично. Десять лет назад Римас Туминас, Евгений Князев и я прилетели во Владикавказ на открытие первого в стране памятника Вахтангову. И нас опять подвели к его дому. Мы видим перекосившуюся табличку и здание в жутком состоянии. Спрашиваем, что сейчас там, нам говорят: «Коммунальные квартиры. Но вся культурная общественность Осетии мечтает, чтобы здесь был музей Вахтангова. Денег нет, как это сделать, мы не знаем. Может, вы нам как-то поможете? Давайте зайдем во внутренний двор».
Мы зашли, это был какой-то ад, неясно, как так можно жить. Во дворе удобства, сарайчики для хранения каких-то продуктов, кран уличный во дворе, тут же стоит замоченное в тазу белье. Благо Кавказ, морозов почти не бывает.
У нас была встреча с главой республики, я говорил о доме, но он объяснил, что Осетия — дотационный регион, и домом Вахтангова заниматься у них нет возможности. Мы уехали. Но идея о восстановлении дома Вахтангова и превращении его в музей с небольшой театральной площадкой не оставляла нас. Когда был объявлен в России Год театра, я как член оргкомитета внес предложение создать на родине Вахтангова в его доме музей и культурный центр, но для этого нужно выкупить у собственников квартиры, провести ремонт. И во всех инстанциях мне было сказано, что сделать это за бюджетные средства нельзя. На всех рабочих заседаниях, когда мы делали план реализации Года театра в России, отвечали так же. Какими-то невероятными усилиями через всякие переговоры мне удалось включить этот пункт в программу Года театра с уточнением, что ответственность за это несет Театр Вахтангова.
— Вы всегда добиваетесь того, чего хотите?
— Стараюсь все доводить до конца. Я решил: коли это будет зафиксировано на бумаге, станет проще. Но ошибся. Шло время, мы топтались на месте. Закончился Год театра, и буквально через два года мы начали заниматься подготовкой к столетию Театра Вахтангова. Об этом даже был издан указ президента. Мы делали программу, в которую вписали и дом Вахтангова. Я понимал: или сейчас, или никогда.
Нужно было расселять дом. Один высокий чиновник из администрации президента спросил:
— Кирилл, ты никогда не расселял коммунальные квартиры?
— Слава Богу, нет.
— А я это делал. И ты даже не представляешь, в какой омут ты сейчас можешь себя и театр погрузить.
Он был прав. Я встретился с жильцами, они начали плакать, истерить, рыдать, что не хотят менять жилье, что здесь жила мама, бабушка. Но мы начали этот путь и прошли его меньше чем за два месяца. Это оказалось не самым ужасным. Потому что когда мы зашли в дом, увидели весь ужас и ад, в котором люди жили. Конечно же, ничего из обстановки прошлого там не осталось, все сгнило. Единственные подлинные вещи из того времени — четыре печные чугунные заслонки, подкова и старая входная дверь, которая помнила еще Евгения Вахтангова. Мы реставрировали ее в столярной мастерской театра, а теперь вернули на родину. Она будет выставлена там как экспонат. Еще на одном из фрагментов потолка мы увидели лепнину, кусочек лепной тяги, которая была в доме Вахтангова.
А дальше с домом стали происходить самые неприятные вещи. Мы начали проводить обследование. Это же объект с массовым пребыванием людей. И после обследования нам было предписано все снести и оставить только две внешние стены, которые являются предметом охраны. Фактически мы стали все строить заново. Над проектом работал наш главный художник театра Максим Обрезков. Он опирался на то, как выглядели зажиточные дома начала прошлого века во Владикавказе. Мы придумали и восстановили анфиладу жилых комнат семьи. Занимались исторической реконструкцией, покупали в Москве, в Питере и во Владикавказе антикварную мебель и предметы быта того времени. Что-то приносили артисты. Например, Саша Олешко купил старинную рамочку и сказал, что это для дома. Я тоже что-то присматривал, фотографировал, отправлял Обрезкову, он оценивал и выносил вердикт: «Нет, это помпезно, это не нужно», но что-то одобрял.
У нас там на втором этаже будет музейная зона, шесть номеров, где могут жить наши артисты, которые приедут во Владикавказ с выступлениями, а на первом — театрально-концертный зал по примеру нашего Арт-кафе в Москве. Там уже смонтировали свет и звук и видео. Мы все с нетерпением ждем открытия!
— Вы с таким восторгом рассказываете о Доме Вахтангова. Но помимо этого, у вас огромное хозяйство. Вы вникаете во все детали? Я, например, как зритель, обратила внимание, что по громкоговорителю в женском туалете звучит запись о том, что можно пройти в другой туалет и там не будет очереди.
— Да, конечно, вникаю во все детали. А с женским туалетом — это моя инициатива. Толпы в женские туалеты везде, не только у нас, меня всегда убивали. И мы выстроили три новых женских туалета в историческом здании. Для этого предприняли все усилия, вплоть до полукриминальных. Выяснилось, что место, где построить туалет, есть, а канализации в той части здания нет. И чтобы ее сделать, нужно вскрывать в фойе исторические мраморные полы и люк с перекачкой. Мы были в шоке, потому что мрамор исторический нельзя трогать: начнешь вскрывать, обязательно поломаешь. А длина этой канализационной трассы такова, что нужно делать два люка, с расчетом на то, что может что-то забиться. И потом, как их чистить, когда это зона фойе? Вскрывать, когда там зрители? Я понял, что это плохой вариант. Тогда один наш строитель сказал:
— Не надо ничего вскрывать, давайте выйдем из театра, я все покажу. — Мы вышли в Большой Николопесковский переулок, и он предложил: — Видите канализационный люк? От него до здания пять метров. Давайте сделаем вывод в этот люк.
— Гениальная идея, но мы год будем согласовывать с Мосводоканалом и Мосводоканализацией эти пять метров.
— Я предлагаю совершенно другую вещь, давайте сделаем подкоп и просто врубимся в канализацию.
У меня есть фотография — в фойе огромная куча земли и песка и рядом два землекопа, которых наняли делать опалубку, чтобы это не обвалилось. Они вытаскивали по ведру песка, прорывали туннель и в итоге достучались до железобетонного кольца, пробили перфоратором дыру и проложили туда канализационную трубу. До сих пор новый женский туалет так функционирует.
Когда мы сделали все эти туалеты, я потребовал, чтобы в каждую женскую комнату купили подкладки на унитазы. Это признак хорошего тона, я увидел их в дорогом отеле. А еще мы установили автоматические ароматизаторы. Потом один человек написал на почту мне письмо: «Установите ароматические палочки». У нас была целая презентация, и мы коллективно выбрали запах.
Я всегда говорю: если у вас в туалете отсутствуют элементарные нормы гигиены, чистоты и порядка, никакой народный артист на сцене не поможет.
Знаете, в театре ведь все важно. Сегодня публика оценивает театр не только по тому, что происходит на сцене, а и по тому, что вокруг театра: туалету, буфету, гардеробу, чистоте и так далее. Если вы откроете «Яндекс-отзывы» о Театре Вахтангова, там в каждом сообщении, помимо разговора о спектакле и любимых актерах, написано, что мы пришли в старый красивый ухоженный театр и очень жалеем, что были в нем всего за 15 минут до начала, сюда нужно приходить за час, потому что есть что посмотреть, огромные музейные зоны с экспонатами, антикварная мебель, вещи великих артистов, все подписано, все с этикетками, очень интересно. А с начала этого года еще стали писать: какой потрясающий исторический буфет.
— Вы лично проходите и инспектируете весь театр?
— Обязательно. Раз в месяц я стараюсь проходить все коридоры. Нет дня, чтобы я что-то не сфотографировал и не позвонил в нашу ремонтную группу, и не попросил подкрасить или подремонтировать.
— Главное в Театре Вахтангова все-таки не стены, а люди. Сегодня здесь одна из самых сильных в России, а может, и не только в России, трупп.
— Да, вы абсолютно правы, главное то, что происходит на сцене. Я застал тот счастливый период, когда театром руководил Римас Туминас. И за 15 лет ему удалось создать уникальный репертуар, который мы сегодня оберегаем и сберегаем и собираемся это делать столько, сколько будет сил, чтобы эти спектакли жили и шли, потому что это большое культурное наследие не только Театра Вахтангова, а нашей страны. И мы не остановились в своем творческом развитии. Театр Вахтангова в этом сезоне выпускает девять театральных премьер. Мы с вами разговариваем, и сейчас идет репетиция «Амадея». На Новой сцене — репетиция спектакля «Феллини. 8 1/2». На Симоновской — «Варшавской мелодии». В репетиционном зале — «Павла I».
— Могу только представить, что вы ощутили, когда ушел сначала худрук театра, а потом главный режиссер, Туминас и Бутусов.
— Это было очень больно. Но, понимаете, то, что Туминас уйдет, стало известно, во всяком случае мне, еще в ноябре 2021 года, до премьеры спектакля «Война и мир». Вообще, он все время возвращался к этой теме: «Я уже старый, поеду вишневый сад возделывать в Литву. У меня там хутор мой, там буду жить». Потом, уже в ноябре, когда у него была самая острая стадия болезни, он очень плохо себя чувствовал, пришел ко мне и сказал, что принял для себя твердое решение — проведет сейчас столетие театра и уйдет.
— И его ведь даже не было на юбилее и на премьере «Войны и мира».
— Он репетировал до последнего момента, но ему делали химиотерапию весь октябрь и ноябрь. Премьера «Войны и мира» проходила 8 ноября. А 6 ноября сделали пятую химиотерапию, после чего ему стало очень плохо. И опять-таки колесо вахтанговской истории сделало свой круг. Как Евгений Богратионович Вахтангов не мог присутствовать на премьере своей легендарной постановки «Принцесса Турандот» — лежал в Денежном переулке, умирал, так же и Римас Туминас после химиотерапии не мог присутствовать на первых показах «Войны и мира». Он лежал в квартире в Николопесковском переулке, совсем рядом с театром... Римас вышел на поклон только 10-го и 11-го числа. У нас каждый день приходили гости, и одним из них был Дмитрий Бертман, после каждого премьерного показа в фойе было небольшое суаре, банкет для артистов, для гостей театра. И я ему сказал:
— Дима, мы вас ждем. Может, вы скажете буквально несколько слов?
Но он ответил:
— Кирилл, не могу. Я увидел Туминаса, когда он вышел на поклон и заплакал.
Буквально после премьеры, уже в конце ноября, мы с Римасом договорились, что он идет к министру, Ольге Любимовой, и говорит о том, что по состоянию здоровья не может больше продолжать работу в Москве. Единственное, на что в тот момент мне удалось его уговорить, чтобы окончательно не уходил из театра, как он хотел, а оставался просто режиссером. Когда я его спрашивал:
— Римас, что вам мешает дальше оставаться худруком? Вас здесь кто-то ищет, кто-то вас контролирует, кто-то вас разыскивает, есть какие-то проблемы, когда вы должны здесь быть? Живете так, как вам нужно. Можете в любой момент уехать на лечение, лечь в больницу. Зачем уходить? — он ответил:
— Кирилл, потому что моя совесть... Я должен здесь быть, когда премьера, а меня здесь нет, я в больнице или на реабилитации, или в Литве. И мне это доставляет внутренний дискомфорт и страдания, я хочу от этого избавиться.
С 9 февраля 2022 года Туминас официально не является художественным руководителем театра. Но он и сейчас продолжает общаться с актерами по необходимости. Если нужна его помощь, дистанционно может это сделать. Бывает, что мы отправляем ему видеозаписи спектакля, и он потом созванивается с тем, чью игру нужно скорректировать. Это очень правильно, ведь спектакль живой, артист живой, дело начинает немножечко не туда идти, нужна корректировка или вводы на роли. Кто еще кроме него это может сделать? И он этим занимается онлайн, поддерживает спектакли, это тоже говорит о его порядочности. Мог бы сказать: «Да мне плевать, что у вас тут происходит...»