Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Илья Любимов: «Я долгое время проверял мир на прочность»
«Когда вышел сериал «Не родись красивой», популярность обрушилась на нас всех огромной лавиной. Когда девчонки, Оля Ломоносова и Юля Такшина, выходили из машины у «Пушкинского» кинотеатра, на Тверской останавливалось движение. Их окружала толпа — все хотели запечатлеть эти лица. Меня караулили у театра, а те, кто был понастырнее, ждали в подъезде моего дома. Некоторые мамы даже пытались впихнуть мне своих дочерей, чтобы у нас завязались отношения. Почему-то я казался им хорошей партией. К счастью, бог миловал, ни у одной захомутать меня не получилось».
C Катей мы решили больше не изводить друг друга — личное очень мешает работе. Тем более когда, как у нас, связь прочная. Мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы каждый раз стряхивать с себя естественную привычку воспринимать себя такими, какие мы есть.
«Давай в контракте пропишем, что вместе мы больше не снимаемся», — предложила как-то она после съемок «Отеля Элеон». Мои мысли читала.
В сериале у Кати был образ независимой женщины, совершенно противоположный ее естественному положению и нашим с ней отношениям. И я заметил, что трачу слишком много сил, чтобы постоянно перерабатывать, трансформировать энергию нашего общения в непонятный киношный гибрид. Это шло в ущерб профессиональному навыку — хороший актер должен легко уметь перевоплощаться. И по возможности не спорить с режиссером.
Я давно заработал себе репутацию покладистого артиста — что скажут, то и исполняю. Когда стал работать с Ренатом Давлетьяровым, наш с ним пазл сошелся идеально. Он человек дотошный, придирчивый до мелочей и очень требовательный. Как в режиссера я в него влюбился сразу.
Мы познакомились на фильме «Невидимки» — Ренат выступал там в качестве продюсера. А как актер и режиссер познакомились на картине «Чистое искусство», в которой кроме меня сыграли Аня Чиповская, Петя Федоров и еще много хороших артистов. Помню, после целого дня съемок Ренат отсмотрел материал и сказал: «Нет, это никуда не пойдет! Будем переснимать». И снял Киевский вокзал еще на сутки. На съемочной площадке он был полностью вовлечен в процесс. Из нас, актеров, лепил, что ему нужно, — сам показывал, какая должна быть мимика, какие взгляды...
Я еще тогда подумал: «Большое счастье у него сниматься».
Сейчас, когда Давлетьяров предлагает мне поучаствовать в его фильмах, я соглашаюсь без раздумий. Его новая картина «Человек ниоткуда» выходит на экраны 2 ноября. Это фантастическая история, которая могла бы стать абсолютно реальной в наше время. После аварии советский космонавт Ким Кириллов, роль которого исполнил Саша Метелкин, каким-то образом оказался в современной Москве и приходит в себя в засекреченном госпитале. Я в фильме играю врача, который ставит над героем социальные и психологические эксперименты. Мой герой — не отрицательный, но шлейф тех негодяев, которых сыграл я за свою жизнь, уверен, и здесь проявится.
Переживаю ли, что за мной закрепилось такое амплуа? Да вряд ли. Часто ведь от артиста ничего больше и не требуется, кроме как внятно сказать свой текст. А я свой всегда знаю назубок — хорошая память мне передалась по наследству.
Папа у меня был математиком и программистом, человеком большого аналитического ума. Мама — лингвистом. Летом, когда мы уезжали в деревню, она заставляла учить меня эти бесконечные топики. Помню, я сидел на крыше дома и повторял: «London is a capital of Great Britain». Какой-то особой усидчивостью я, конечно, не отличался. Кровь во мне кипела, а любознательность звала проверять на прочность мир и терпение близких. Вместе с ребятами я жег на стройках костры, плавил свинцовые аккумуляторы и выливал из них скелетиков. А однажды роздал друзьям родительскую коллекцию монет, которые они собирали из разных путешествий. Еще были марки, но до них я просто не успел добраться. Когда мама обнаружила пропажу, я честно сознался. В тот же день мы вместе ходили по квартирам моих приятелей и просили вернуть все обратно.
Мое взросление пришлось на тот период, когда брат уже вырос — у нас разница в десять лет — а сестра еще не родилась. Я рос один — избалованным и эгоистичным молодым человеком. Этому отчасти способствовали и сами родители. Они старались делать так, чтобы все мои мечты сбывались. У меня у первого во дворе появилась лодка на управлении, машинка с полицейским разворотом и большой велосипед — серебристо-вишневая «Сура-2». А однажды мне купили новые резиновые сапоги — синие с меховым вкладышем, достать которые можно было только по блату. Страшно они мне нравились. Помню, в первый же день я в них пошел в музыкальную школу, а оттуда — на стройку с ребятами, в глину прыгать. На улице была зима, не так чтобы очень холодно. Глиняное месиво еще не успело замерзнуть, и жижа весело хлюпала под ногами. Вместе со всеми я прыгал-прыгал и вдруг увяз. Насилу ноги вытащил — одну в сапоге, другую — в меховом носке от него. Так домой и пошел.
Я был ужасно расстроен и уже представлял, как родители мне всыпят. Но, подходя к дому, успел свыкнуться с моей участью и подумал: «А зачем мне нужен один сапог?» — и выбросил его в помойку.
Родители были в шоке, когда меня увидели — всего в глине и одних меховых вкладышах.
«Ладно, пойдем найдем твои сапоги», — сказала тогда мама. Мы пошли на стройку и — о чудо! — откопали тот сапог, что в глине увяз. А тот, что я в помойку выкинул, найти не удалось. Зря только время потратили.
Но за материальное родители меня никогда в общем-то не ругали. Отчитывали за эгоизм. Я действительно жил своими интересами. Родители приходили усталые с работы, а я сразу в сумку лез — что мне принесли? Мог забыть вывести нашу собаку Тору и уйти гулять до позднего вечера. Тора не выдерживала и писалась прямо в квартире. А следом не выдерживала и мама: «Илья, ну нельзя же думать только о себе!»
Я был полной противоположностью брата. Олег был серьезным, собирался поступать на актерское. А я ни в одном кружке надолго не задерживался. Помню, пошел на самбо. Мама несколько недель шила мне кимоно. А как только дошила, я объявил, что все — ходить больше не буду. Занимался авиамоделированием, даже на какие-то соревнования ездил. Самолеты эти были в страшном дефиците, и мне постоянно не хватало каких-то инструментов — их по своим знакомым доставал папа. Но я забросил и это дело. А в Театре юных москвичей, куда ходил мой брат, как-то прижился.