Баталовы
Алексей Баталов — потомственный мхатовский актер (еще при Станиславском здесь работали многие его предки), который ушел из театра ради кино. Баталов пережил несколько волн популярности, а между ними с азартом плотничал и возился с машинами. Он мог реализоваться в разных профессиях, но остался верен кинематографу.
Надежда Баталова: «Во МХАТе служили шесть актеров с фамилией Баталов»
— Надежда, пока мы не ушли в более близкие нам времена, все-таки хочется узнать, откуда идут корни вашей фамилии? Я знаю, что детские годы Алексей Владимирович провел во Владимире...
— Отец родился во Владимире, где жила семья его мамы, Нины Антоновны Ольшевской. Это польская фамилия. То есть по материнской линии у него в роду польские дворяне, перебравшиеся жить в Россию в XIX веке. Существует романтическая легенда: якобы прадед отца, небогатый шляхтич Ольшевский, вознамерился жениться на польской аристократке из рода Потоцких. Родители невесты были против их брака. И молодые уехали, обвенчались без родительского благословения и поселились далеко от родных мест, во Владимире. Никто всерьез не проверял эти сведения, в советское время это было не принято. Но папе семейное предание очень нравилось. Он всегда говорил, что в нем есть польская аристократическая кровь.
А Баталовы были из «простых», так сказать. Прадед приехал из Ярославля в Москву, служил приказчиком у купца и торговал мануфактурой. Но скоро разбогател и открыл собственное дело. На моей памяти это была большая дружная семья, все они были очень добрыми, открытыми и хлебосольными. Настоящие старые москвичи.
— Расскажите, пожалуйста, о маме Алексея Владимировича. Ее имя окружено легендами. Играла во МХАТе при Станиславском, подруга Норы Полонской, музы Маяковского, подруга Ахматовой...
— Нина Антоновна Ольшевская, папина мама и моя бабушка, училась в актерской студии МХАТа. Ее учителем был сам Станиславский. Вместе с ней там училась другая польская красавица — Норочка Полонская, последняя любовь Маяковского. Они с бабушкой дружили всю жизнь. Я часто видела Веронику Витольдовну в ардовской квартире на Ордынке. Она там бывала почти каждый день. Помню, с какой грустью и слезами в глазах бабушка сказала, что Норочка решила переехать в подмосковный пансионат для стариков и теперь не может бывать у нас часто. Это было в середине восьмидесятых.
Обе они служили во МХАТе в 20-х и 30-х годах. То было время расцвета театра. Там же играли Николай Баталов, знаменитейший киноартист, и его брат Владимир Петрович Баталов, за которого бабушка вышла замуж и родила сына Алешу. Но, в отличие от брата, Владимир Петрович не был знаменит и обласкан славой. Причем его очень ценил Станиславский и сделал его своим постоянным помощником на репетициях (помрежем). Может, оттого и не давал ему больших ролей. Хотя артистом он был первоклассным. И это утверждали все, кто видел его в небольших ролях на сцене. Но Владимир Петрович отличался крайне неуживчивым характером. Спорил и ссорился с режиссерами, сам придумывал себе сценический образ, грим, походку... В общем, нажил себе в театре немало врагов и часто выходил из себя. В семейной жизни был таким же. Поэтому жена от него быстро сбежала, с двухлетним Алешей на руках.
— Ваша бабушка была красавицей...
— Да, очень красивая. Высокая, изящная, со смуглой кожей и горячими черными глазами. И голос — низкий, чуть хрипловатый. В нее многие были влюблены. В писательском доме в Нащокинском переулке они с Ардовым жили на первом этаже. А наверху жил Осип Мандельштам. Так он, входя в дом с каким-нибудь гостем, непременно звонил им в дверь. Нина Антоновна открывала, и Мандельштам говорил своему гостю: «Здесь живет очень красивая девушка». По-моему, этого уже достаточно, чтобы судить о ее необычной красоте. А с Виктором Ефимовичем Ардовым они познакомились в поезде. И он ее покорил своим юмором и обаянием. Вскоре они поженились и прожили вместе до конца дней своих. Ардов стал папиным отчимом, именно он растил и воспитывал маленького Алешу с трех лет. Притом что родной отец Владимир Петрович приходил к ним в дом и все они прекрасно общались. Но именно Виктор, как папа его называл, был для него главным авторитетом и советчиком во всем. Решал все проблемы и вытаскивал из неприятностей. Потом в семье родились двое папиных братьев, Михаил и Борис. Тогда они уже переехали на Ордынку, в дом 17, квартиру 13. В этой квартире прошло и мое детство, мама привозила меня к деду и бабушке каждую субботу-воскресенье. Ардов был известным писателем-юмористом, дом всегда был полон гостей, они начинались с утра... Одни уходили, другие приходили. Это был бесконечный водоворот людей, до глубокой ночи. Приходили писатели, артисты, просто родственники и друзья, и друзья друзей. И всех привечали и сажали за стол.
В маленькой «Алешиной» комнате подолгу жила Анна Ахматова, когда приезжала из Ленинграда. Она останавливалась у Ардовых еще до войны. Кстати, здесь, на Ордынке, они встретились с Мариной Цветаевой и проговорили несколько часов, сидя вдвоем в этой комнатке. Начиная с 1946 года Ахматова стала приезжать регулярно. Она любила бабушку, называла ее «моя Нина» и полностью ей доверяла. (Есть надпись на книге Анны Андреевны: «Моей Нине, которая все обо мне знает».) Сюда же к Ахматовой приходил Борис Пастернак, читал стихи и перевод «Фауста». Все это подробно описано в мемуарах моего дяди, протоиерея Михаила Ардова.
— Ваш папа был любимым ребенком в семье, всеми обожаемым?
— Хорошенький избалованный мальчик с голубыми глазами. Все с ним носились. Он вырос, по его словам, за кулисами МХАТа. Пока бабушка Нина была на репетиции, слонялся по театру. Кстати, кроме родителей и дяди, там служили и две его тетки — Зина и Муся. Последняя была замужем за Станицыным, прекрасным актером и режиссером. Там же играла Ольга Андровская, жена Николая Баталова. А позже их дочь Светлана Баталова тоже стала актрисой МХАТа и вышла замуж за известного актера Петра Чернова. В общем, в театре были все свои.
— А с вашей матерью, дочерью знаменитого художника Константина Ротова, нарисовавшего Дядю Степу, Алексей Владимирович ведь был знаком с детства?
— Мама с папой выросли вместе, живя на соседних дачах в поселке на Клязьме. Они ровесники, оба родились в ноябре 1928 года. Когда началась война, им было по 12 лет. Их увезли в эвакуацию — папу с маленькими братьями в Чистополь, а маму в Алма-Ату. Когда они вернулись в Москву и вновь встретились, между ними вспыхнул роман. Ардовы очень любили мою маму и совершенно не препятствовали этим отношениям. Считается, что мои родители поженились в 1948 году, но у мамы хранилось обручальное кольцо, где было выгравировано: «Ира + Алеша. 1945 год». Надо еще отметить, что к тому времени мама была дочерью врага народа. Ее отца, художника Константина Ротова, арестовали в 1940 году по 58-й статье и отправили в лагерь на восемь лет. В 1948-м срок его заключения закончился, и он вернулся в Москву. Но ненадолго, потому что его вскоре вновь арестовали и отправили в бессрочную ссылку в Северо-Енисейск.
В 1945 году Алексей Баталов успешно поступил в Школу-студию МХАТ. К экзаменам его готовил отец, Владимир Петрович, да и Нина Антоновна также помогала. А вот с моей мамой дело обстояло сложнее. У нее безусловно были хорошие данные для сцены, она прекрасно пела и танцевала. Нина Антоновна учила с ней басню и отрывки для чтения. И вроде бы первый тур мама благополучно прошла. Однако подвело то, что взяла себе фамилию мужа и была уже не Ирина Ротова, а Ирина Баталова. Это сильно не понравилось приемной комиссии. Так потом в кулуарах и объяснили: «У нас тут уже столько Баталовых, что хватит...» Так мама не стала актрисой. Зато была артисткой в жизни: красивая, веселая, темпераментная, остроумная. Но, главное, она была доброй, всем сочувствовала и помогала. Мама умерла в 2007 году, но до сих пор ее помнят в наших домах. Иногда подходят ко мне на улице, чтобы сказать: «Какая у тебя мама хорошая была...»
— А у них хоть когда-то было свое жилье с Алексеем Владимировичем?
— У родителей никогда не было собственного жилья, кроме маленькой комнаты на Ордынке. Но как только в Москву приезжала Ахматова, им приходилось выселяться оттуда. Анна Андреевна подолгу оставалась в Москве, на месяц-два, иногда и дольше. Мама перебиралась жить в квартиру к своей маме и отчиму, а отец оставался на Ордынке, переехав в «детскую» к братьям. Теща его недолюбливала, и у них в доме он жить не мог. Когда родилась я, папы вообще не было в Москве, он снимался в Ленинграде. Там жил у знакомых, точнее, у режиссера Иосифа Хейфица и его жены Ирины, и спал на раскладушке. Денег не было, отец только начинал свою кинокарьеру, мама не работала. Но все-таки он снял комнату, и мама со мной маленькой переехала к нему в Ленинград. Она рассказывала мне так: «В Ленинграде мне всегда было холодно и неуютно. Ты все время болела. Алеша целыми днями на съемках, ты маленькая, больная, капризничаешь. Я думала, с ума сойду одна в чужом городе...» Она не выдержала такой жизни и полгода и вернулась в Москву. Потом оставляла меня на бабушек и ездила к отцу в Ленинград и Ялту, где снимали «Даму с собачкой» и где отец серьезно заболел. У него внезапно обострился туберкулез, и он три месяца провел в больнице. Представляете, режиссер фильма Иосиф Хейфиц остановил съемки, и вся группа ждала, когда отец поправится и сможет продолжать.
В общей сложности папа прожил в Ленинграде лет пятнадцать. Он официально был приписан к киностудии «Ленфильм», где получал зарплату. Через несколько лет ему дали квартиру на Петроградской стороне, окнами на набережную. Очень красивый был вид оттуда. Я помню, как папа настаивал, чтобы меня привезли к нему пожить в Ленинград. Мама не соглашалась, доказывая ему, что там некому будет за мной присмотреть, а сам он постоянно на съемках. Это был их вечный спор, притом что в остальном у них были хорошие отношения, несмотря на развод. И только когда мне исполнилось 12 лет, мама наконец-то отпустила меня, и я приехала к отцу на летние каникулы. Вот тогда мы с ним по-настоящему подружились...
— Получается, что они мирно разошлись?
— Внешне да, без всяких претензий и скандалов. Главной причиной было то, что они жили между двумя городами. И еще, конечно, до мамы постоянно доходили рассказы о том, что в Ленинграде вокруг отца крутятся разные дамы. Это были даже не романы, а мимолетные связи с несколькими одновременно, и, разумеется, всем все было известно в этом тесном киношном кругу. Мама страдала, все это было обидно и унизительно. В конце концов она его бросила молча и ушла к другому. Отец даже не сразу узнал об этом. Только когда он приехал в Москву, Ардов сказал ему, что Ира ушла. По воспоминаниям моего дяди, Алеша лежал, отвернувшись лицом к стене, и плакал. Конечно, его жалели, но полностью понимали и оправдывали маму. Она по-прежнему привозила меня, их любимую внучку, на Ордынку. И как бы ничего не изменилось. У меня сохранилась книжечка юмористических рассказов Виктора Ардова с надписью: «Ирочка, помни, ты все равно моя дочка. 1960 год».
А формально родители развелись года через три, кажется... Папа с этим долго тянул, отнекиваясь, что он слишком занят и ему некогда заниматься всякими бумажками. Мама, будучи уже в отношениях с моим будущим отчимом, говорила ему: «Алеша, ну неудобно как-то, давай разведемся как нормальные люди». А он отвечал: «Отстань, Ирка, потом...» Мама не сразу поняла, почему он не хотел разводиться. Просто не намерен был снова жениться на очередной пассии и представлял дело так, что, мол, жена не дает ему развода! Очень удобный предлог, кстати.
Они хорошо понимали друг друга, потому что выросли в одной песочнице, как говорится. Мама прекрасно чувствовала себя на Ордынке, она там была своя. Все праздники и дни рождения шумно отмечались, и за большим столом собиралось много гостей. Выпивали, шутили, и всем было очень смешно, когда мои родители, а им уже было за пятьдесят, начинали горячо спорить на тему, кто из них лучше катался на коньках на Петровке лет тридцать с лишним тому назад... Большие дети, что с них возьмешь!
— А какое ваше первое воспоминание о папе?
— Очень яркое и захватывающее. Мне было года три-четыре. Лето, дача в Переделкине, кто-то из соседей заехал к нам на голубом мотороллере. Папа немедленно сел на него верхом, поставил меня перед собой на маленькую площадочку и сказал: «Ну смотри, держись за руль крепко-крепко». Мы немножко поколесили по двору на малой скорости, а затем выехали за ворота. Папа нажал на газ, и мы помчались — да так, что ветер свистел в ушах. Я ничуть не боялась, наоборот, визжала от удовольствия.