Василий Ливанов: "Вмиг как рукой сняло все мои страдания!"
Никогда не сидел у телефона, не ждал, когда он зазвонит и меня пригласят на киностудию. При этом знал, что если ничего дальше не произойдет в профессии, сменю деятельность. Пойду работать таксистом.
-Василий Борисович, что вы поняли о времени, в котором мы вдруг оказались? Зачем нам все эти пандемии?
— Это испытание на человечность. Вирус показал, какие мы люди, как способны общаться друг с другом, как воспринимаем себя в этом мире. Восхищаюсь героическим поведением нашего медперсонала, огромная им благодарность. В этом году я понес громадные потери: умер Володя Меньшов, мой друг, человек, которого нежно любил. И Вася Лановой. В прошлом году не стало Коли Губенко...
С Володей виделись месяца за два до его ухода. Он говорил, что хочет снять фильм по моей повести «Богатство военного атташе», но передумал. Я поехал к нему, вручил книгу, говорю: «Читай». На том и расстались... Володя был полон планов. До сих пор не могу поверить в случившееся.
С Васей Лановым общение было редким, мы оба всю жизнь заняты, но он тоже — мой близкий человек. Вася учился в Щукинском на курс старше, а потом из-за съемок переш ел к нам, и мы вместе играли в дипломном спектакле. Выпустились в один год, пошли в Вахтанговский. Он почти сразу стал играть главные роли. Потом оба снимались в фильме «Коллеги». Много лет спустя я делал мультфильм «Синяя птица» и мне потребовалась лохматая собака. Я вспомнил, что у Васи — ирландский сеттер. Мы его сфотографировали и нарисовали для мультфильма. Когда в январе пришло сообщение о том, что Ланового госпитализировали, я разволновался и сразу ему позвонил. Вася взял трубку: «Я дома». У меня от сердца отлегло! А через короткое время — умер...
Первый свой рассказ «Гори, гори, моя звезда» я написал еще об одном своем товарище, Жене Урбанском. Наша дружба началась на съемках фильма «Неотправленное письмо» и тянулась до его трагической гибели. О том, что Жени больше нет, узнал случайно. Летел из Румынии с кинофестиваля, в аэропорту взял в руки газету, а там — фотография Женьки в черной рамке.
Больше ничего не помню. Очнулся на скамейке, вокруг суетятся провожавшие — сотрудники нашего посольства. Оказывается, увидев некролог, потерял сознание. Когда вернулся в Москву, мне позвонил каскадер-гонщик, который был с Урбанским на его последних съемках: «Хочу приехать и рассказать, как все было. Женя говорил, что очень вас любит, вы друзья».
И приехал — симпатичный серьезный парень. Одну из сцен фильма «Директор» — проезд автоколонны по пескам — снимали в сорока километрах от Бухары. Грузовик Зворыкина, героя Урбанского, должен был промчаться через барханы, обогнать колонну. Наиболее сложным был прыжок машины с бархана. Первый дубль прошел нормально, но второй режиссер предложил сделать еще один, на всякий случай. Почему-то Женя неожиданно поднялся в машине во весь рост. Гонщик крикнул Урбанскому: «Прыгай!» — и сам соскочил.
Грузовик накренился в воздухе и перевернулся, Жене перебило основание черепа. Ему было тридцать три года. Это случилось пятого ноября 1965 года. Он умер не сразу. Его жена позже рассказывала, что он не хотел ехать на эти съемки, подумывал отказаться.
— Удивительно, что молодым актером вы не побегали по эпизодам. Первая роль — в «Неотправленном письме», о котором упомянули, — одна из главных. Причем у самого Калатозова! Как так получилось?
— Этот же вопрос я задал себе буквально год назад. Раньше в голову не приходило задуматься. Я тогда только окончил Щукинское училище, ну пригласили и пригласили, я же актер! Теперь понял: это Таня Самойлова приложила руку. Она была уже утверждена Калатозовым. Мы учились вместе в театральном, и хотя она была на курс старше, много общались. Таня была интересной девочкой... Загадочной. Причем настолько, что в нее даже влюбиться было нельзя. Она будто сошла с полотна художника. Неземное создание! В голову не могло прийти ее обнять, поцеловать. Тане я посвятил стихи:
Усталый лес,
Как старый клоун,
Напялил рыжий свой парик.
Дождем освистан и оплеван,
Он ко всему давно привык.
Промокли дачи и продрогли,
Их очертания слились.
На серой слякоти дороги
Прилеплен облетевший лист.
Пропахший прелью черно-желтой,
Весь мир, оглохший от дождя,
Косит глазами из-под челки,
За мной насмешливо следя...
— Но пробы–то проходили? Или вас, двадцатичетырехлетнего неопытного актера, утвердили не глядя?
— Были и фотопробы, и долгие разговоры с Калатозовым. Он меня изучал, приглядывался — что за тип... Кстати, определенный опыт проб у меня уже был — в «Трудном счастье» Александра Столпера, где мы впервые встретились с Женей Леоновым. Но тогда худсовет решил, что цыгана с голубыми глазами не бывает, и на роль взяли Мишу Козакова.
В «Капитанской дочке» пробовался на роль Гринева. Говорят, Олег Стриженов, который в итоге замечательно его сыграл, увидев мои пробы, ушел, сердито хлопнув дверью. Это я к тому, что на «Мосфильме» меня уже знали. После Калатозова без кинопроб взяла Татьяна Николаевна Лукашевич на роль Петра в «Слепом музыканте».
— Может, дело в том, что в «Слепом музыканте» играл ваш знаменитый отец, Борис Николаевич Ливанов?
— Вообще-то сначала Лукашевич утвердила меня, а потом уже пригласила отца. Это папа мне подсказал, как достоверно сыграть незрячего. Главное — слушать окружающий мир. Режиссер показала готовый фильм слепым людям. Они ведь не смотрели, а слушали... Потом спросили:
— Где нашли слепого актера на эту роль?
Им говорят:
— Он не слепой!
— Вы нас не обманывайте, мы ведь слышим, как говорят зрячие, а как слепые.
Вот такая тайна искусства.
— Тайной покрыт и ваш необычный тембр голоса. Знаю, что вы его просто-напросто сорвали, крича на морозе в том самом «Неотправленном письме». Самойлова вроде бы тоже кричала, но не пострадала.
— Она не так старалась, как я. Калатозов был экспериментатором и очень любил технику, хотя мало что в ней понимал. Набрал разных звукозаписывающих устройств, приборов, магнитофонов. Он сам-то не знал, зачем заставлять актеров кричать на сорокаградусном морозе. Наверное, чтобы все было максимально приближено к жизни. Микрофон закутали в меховые шапки, а мы — с голым горлом.
Когда я охрип, медсестра, присутствующая на площадке, сказала: «Промолчишь две недели — голос вернется!» Конечно, сначала перепугался, подумал: «Профессия закончилась для меня». Но поскольку я человек доверчивый и слушаю мнение тех, кто компетентнее, решил следовать рекомендации медика и ни слова не сказал за последующие четырнадцать дней.
Все знают, что я озвучивал Карлсона. Но мало кому известно, что еще — и отца Малыша, и диктора на телевидении. То есть я своим голосом владею! Могу сделать его и таким, и сяким, каким требуется. Ливановский голос — вовсе не осипший. Великий итальянский актер Томмазо Сальвини сказал: «Актер — это голос, голос и голос». То есть индивидуальный.
— И узнается с «первой ноты». Если бы ваши фильмы предложили запечатать в капсулы времени, чтобы сохранить для потомков, какие сами выбрали бы?
— Хочу, чтобы в истории кинематографа остался такой герой, как Карлсон. И Дон Кихот. И конечно, Шерлок Холмс. Мастерство актера проверяется исполнением классики. Бывает, что он прекрасно играет в современных пьесах, а в классических — провал. Хочу, чтобы фильмы о Шерлоке остались в веках. Не каждый раз актеру удается подняться на такой высокий профессиональный уровень. Если мне даже по указу королевы Великобритании вручили Орден Британской империи — одну из главных наград за заслуги в самых различных областях — от политики до спорта, значит, роль получилась. Такая награда русскому актеру от королевы страны Шекспира дорогого стоит!
— На эту роль вас взяли без проб, верно?
— Я пробовался лишь в двух-трех первых своих фильмах. Что касается «Шерлока», то Масленников еще пробовал Кайдановского, Юрского. Но Юра Векслер ему прямо сказал: «Если не утвердишь Ливанова, снимать не буду, ищи другого оператора». Я всего этого не знал, когда проходил пробы с разными актерами, претендующими на роль Ватсона. Это уже потом, спустя многие годы, режиссер начал раздавать интервью, где утверждал, что сразу собирался снимать только меня.
— И кто же мог стать Ватсоном вместо Соломина?
— Одного предложил я сам. Однокурсника, талантливого актера Дмитрия Гошева. Он немного снимался, страдал гипертонией. Дима был толстым и выглядел как реальный Ватсон, вернее как его прототип. Нам показывали разные фотографии, но помню, что этот человек был толстым, обрюзгшим. Уже потом узнал, что снимки сделаны в конце его жизни.
Вообще-то мы ориентировались на рисунки Сидни Пэджета, друга Конан Дойла. Он иллюстрировал серии первых книг о сыщике. Посмотрите на них и увидите поразительное сходство Холмса и Ватсона со мной и Виталием Соломиным. Когда Виташа появился на пробах и мы сыграли какую-то сцену за столом, я понял: все, Ватсон найден! Настолько точно он вошел в образ, создал характер.
Что еще понял — всеми силами нам с Соломиным следует подружиться. Скажем, как играется любовь? Взглядом, прикосновением, интонациями. Но как выразить внешне дружбу? Никак! Если только актеры на самом деле дружат. Тогда произойдет мистика, и это через экран почувствует зритель. На счастье, мы с Виташей совпали — в восприятии мира, в искусстве. Я подарил ему журнал «Юность» со своей повестью «Мой любимый клоун». Через пару дней он приехал на съемки с буклетом о себе, который подписал: «Спасибо, о тебе я все узнал по твоей нежной повести». Спустя несколько лет попросил меня написать пьесу и поставил ее в Малом театре. Это была первая официальная постановка Виташи, и сразу — бешеный успех. Белого и Рыжего клоунов они играли с Виктором Павловым.
К душе Виталика было очень трудно пробраться, он был закрытым человеком. Открывался лишь тогда, когда ему самому хотелось или требовалось для работы. Встретившись на пробах, мы больше не расставались.
— Семь лет подряд, пока шли съемки «Холмса»... В этом году Виталию Соломину исполнилось бы восемьдесят.
— Да, он на шесть лет меня моложе. И эта разница чувствовалась, он мне во всем очень доверял. Считал своим талисманом, потому что все, что мы делали совместно, приносило успех. «Живи долго, ты мне очень нужен», — сказал он в день моего шестидесятилетия, когда я собрал гостей у себя на даче на Николиной Горе. До сих пор отношусь к Виташе как к живому. Читаю о нем книгу и никак не могу закончить: «Вселенная Малого театра. Виталий Соломин». Держу в кабинете как Библию. В книге собраны отзывы о его работах, воспоминания тех, кто его хорошо знал. В том числе жены, дочерей. Мы дружили семьями, наши жены, Маша Соломина и Лена Ливанова, обе художницы, были очень близки. Дружили, да и до сих пор дружат и наши дети.