Ольга Ломоносова: Не по правилам
Если случайно встречаем кого-то из знакомых, с кем несколько лет не виделись, они с изумлением спрашивают: "Вы вместе?!" Да, вместе, и у нас трое детей. Хотя причины удивления понимаю: мы с Пашей всегда были настолько разными, что, конечно, ничто не предвещало.
Если бы давно, когда я только познакомился с Олей в Театральном училище имени Бориса Щукина, мне кто-нибудь сказал, что с Ломоносовой мы проживем больше десяти лет и у нас будет трое детей, это имело бы комедийный эффект, как в детском саду, когда один мальчик говорит другому, такому же пятилетнему: «Ха-ха, Виктория Бекхэм твоя жена!» — поддерживает тему театральный режиссер Павел Сафонов, содействие которого в записи этого интервью было особенно ценным — он делал все возможное, чтобы нам с Ольгой позволил поговорить их самый младший ребенок, пятимесячный Федор. Наследника катали в коляске по парку в непосредственной близости от мамы.
— Ольга, вы всегда мечтали о большой семье?
— Наверное да. Минимум о двух детях точно. Я росла единственным ребенком, и мне было грустно, поэтому разговоры с мамой на тему: вот бы мне сестренку или брата — заводила довольно часто. Но безрезультатно. Люблю Грузию, когда много детей, родственников, большие столы... Да и потом, мы же с Пашей не вечные и они должны друг у друга быть. Вот смотрю на своих детей и вижу, что им круто живется, как общаются девочки, заботятся о младшем брате. Разве не здорово, что у них есть кто-то родной помимо нас? Конечно, стараюсь уделять детям максимально много времени, а Паша вообще идеальный отец, но братья-сестры — это совсем другое общение.
— Вы — образцовая мать, Паша вообще идеальный, вроде похожи — из-за чего же людям сложно поверить в ваш крепкий брак?
— Он невероятно живой. А я... Сложно объяснить. Большая часть моей жизни отдана классическому танцу, балету. С десяти лет — хореографическое училище в Киеве. Потом танцевала в труппе Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Балет часто закапывает тебя как человека. Это ведь железная дисциплина, привычка постоянно себя сдерживать, строгое воспитание. Ты попадаешь в определенные рамки и начинаешь считать, что существовать можно только так. Бывает, тебя нет-нет да и кольнет что-то, но оглядываешься вокруг — а все такие же! Сама не понимаешь, насколько закрытой сделал тебя окружающий социум. Я была зажата, но не актерски, а как-то вообще.
Помню, даже когда уже снималась и был пик сериала «Не родись красивой», в перерыве зашла в кафе выпить кофе и все сидящие за столиками как по команде обернулись. Очень некомфортно. Меня будто раздели. Я поняла, что себе больше не принадлежу. Неприятное ощущение. Паника. Все, чего на тот момент хотела, это как можно быстрее выйти. Что, в общем, и сделала.
— Как же вы решились на публичную актерскую профессию с такими-то установками?
— На самом деле я не выстраивала свой маршрут. Да, была не первой из первых, но работала в хорошем театре в центре Москвы, получала зарплату в конце концов. Да, партии небольшие, но это ведь может измениться! И есть другая профессия, в которой ты ноль, ничего не знаешь, но она тебя манит! Мне говорили: «Да таких, как ты, в Москве...» При том что я была уже достаточно взрослой. Это когда тебе семнадцать, можешь, провалившись, пробовать еще и еще. В общем, несколько опасное было решение. Впрочем, тогда я об этом вовсе не думала. Казалось, что и балетная профессия не уходит. Тем более что в Щукинское поступила с первого раза, не всем так везет. Каким-то чудом во мне что-то разглядел Родион Юрьевич Овчинников.
Но если откровенно, кажется, он меня принял, а потом долго думал, что же теперь со мной делать?.. Слово есть — неформат. Вот я была неформат. И не характерная, и не голубая героиня, наверное, социальная, но где тогда темперамент? Он пытался понять, что я собой представляю, но при этом не брал в свои отрывки. Меня отдавали другим педагогам, и те пытались как-то распрямить эту зажатую пружину. Партнера для отрывка найти было непросто. Есть звездные студентки и студенты, к которым просто очередь стоит, все их зовут, и есть как я, которые делают не очень удачные отрывки, потому что имеют дело с такими же аутсайдерами, как сами.
— Были моменты, когда руки опускались?
— Конечно. Мне никак не давалось упражнение по актерскому мастерству, которое называется «Наблюдение». После очередного показа даже горько рыдала в туалете. Сейчас уже смешно, конечно, потому что прекрасно вижу — вот же эти «наблюдения», просто вокруг и везде! А тогда специально ездила на рынок, в зоопарк, показывала в итоге бабушку-соседку из Киева, говорила на украинском, поскольку мне это казалось дико смешным. Родион Юрьевич был сдержан, но недоволен: «В киевский Театр Франко ты отправишься с этим наблюдением. Очень плохо, Оля». Ну не понимала я, как это можно сделать! Ушла плакать в туалет. Там меня обнаружила Света Антонова, она училась на курс старше и считалась звездой «Наблюдений». «Ты чего?! — говорит. — Сейчас все с тобой придумаем!» Накрасила, сделала мне прическу и придумала итальянку на пляже. Особого успеха и это мое «Наблюдение» не имело, но все-таки было не так плохо, как предыдущее, и плакать я перестала.
Мне действительно долго не удавалось проявить себя. Все время была где-то рядом. Начались этюды к образам. Взяли два: «Братья и сестры» и общий на курс — «Диккенс». И если с первым еще куда ни шло, то со вторым наметились проблемы. Хотя начиналось все неплохо, Овчинников даже хвалил: «Хороший глаз, Оля! Молодец!» Увы, заговорить моя героиня так и не смогла. Я ходила, чего-то хмурилась, но как она должна разговаривать, понять не получилось. В итоге в спектакле не вышла, и таких, как я, лузеров было еще два человека. Остальные блистали. У нас вообще звездный курс — Саша Устюгов, Марина Александрова, Петя Федоров, Саша Ребенок, Вячеслав Манучаров...