Кирилл Гребенщиков: «За пять минут до начала иногда думаю: «Вот бы все отменили и не пришлось выходить на сцену!» Но потом это отступает...»
За плечами Кирилла Гребенщикова работа в Театре имени Станиславского, "Школе драматического искусства", антрепризные спектакли. В его фильмографии более 70 ролей, среди которых "Тест на беременность", "Анатомия сердца", "Анна Каренина. История Вронского" и многие другие. А недавно актер получил приглашение в Театр Наций в новую постановку "Терминал 3", на одну из главных ролей...
Меня позвал не театр, а режиссер Никита Кобелев. Лет пять назад мы с ним записывали на радио раннюю пьесу Вампилова «Воронья роща». Он мне позвонил и предложил сыграть в его спектакле по пьесе шведского драматурга Ларса Нурена, которого много ставят в Европе. Не могу сказать, что история меня захватила при первом чтении. Уже потом на репетициях с помощью режиссера я стал видеть красоту построения, понял, как прописаны человеческие отношения, и это понемногу меня увлекло. Считается, что любому актеру очень престижно оказаться в Театре Наций, — узнав об этом, все начинают тебя поздравлять, только потом, может быть, спросят: «А что ты играешь?» Мне приятно, с одной стороны, а с другой стороны, я к этому спокойно отношусь.
Этот камерный спектакль идет на Малой сцене. В Театре Наций очень регламентированное расписание, оно составляется за несколько месяцев. Спектакль идет два-три раза в месяц серией, как правило, три дня подряд.
А что касается пьесы... Это история, с одной стороны, очень реалистическая, с другой стороны, метафорическая. На сцене аскетичные декорации: два зеркальных пространства разделены полосой на полу. Одинаковые стулья, кушетки, даже часы висят одинаковые, только показывают разное время. Две пары: молодая пара, которая приехала на роды, а другая — пришла на опознание сына, покончившего с собой. В какой-то момент становится понятно, что это одни и те же люди, только с разницей в 20 лет.
Играть это по-актерски очень интересно. Представляете, надо за час (а это не так много для актера) компактно прожить всю историю, которая происходит в реальном времени. Когда интересно актеру, интересно и публике...
— Вы ведь из актерской семьи, значит ли это, что обречены были стать артистом?
— Не могу сказать, что вырос за кулисами, хотя и отец, Юрий Гребенщиков, и мама, Наталия Орлова, были актерами Театра Станиславского. Когда ты растешь в семье, ты не думаешь: «А какая у родителей профессия?» Главное, чтобы семья была дружная! Как и все дети, я боялся: а вдруг они поругаются? А вдруг умрут? Или разведутся? Ты их просто любишь, и все! Другое дело, что родители-актеры, как правило, целыми днями пропадают в театре. Если со мной не могла остаться бабушка, меня брали с собой на вечерний спектакль. Больше всего за кулисами мне нравилось вертеться у бутафоров. Рассматривать посуду, мебель, оружие было гораздо интереснее, чем наблюдать за тем, как люди играют на сцене. Это были 70-е годы, Театр Станиславского был среднеарифметическим театром. Но, придя туда на любой спектакль, ты мог встретить в коридоре Эммануила Виторгана, Аллу Балтер, Людмилу Полякову, Сергея Шакурова, Георгия Буркова, Альберта Филозова, Майю Менглет.
Дома у нас не ставилось каких-то домашних спектаклей, никто не декламировал стихов, не пели под гитару. Не помню богемных посиделок, хотя круг общения родителей был достаточно широк. Случайных людей или, как говорится, «полезных» не было. К нам приходили настоящие друзья: Алина Станиславовна Покровская с мужем Германом Юшко, Алла Балтер с Эммануилом Виторганом, актриса Театра Советской армии Ольга Дзисько и ее муж Игорь Витальевич Попов, театральный художник. Узкий круг, который годами не менялся...
А к актерству я не проявлял интереса. Одно время в детстве мечтал стать археологом, мне нравилось, что они что-то ищут в земле. Но, как гласит семейная легенда, я даже читал «Руслана и Людмилу» наизусть большими фрагментами.
— А кто занимался вашим воспитанием в детстве?
— В основном мною занималась мама — проверяла уроки, ходила на родительские собрания, подбирала репетиторов. Один раз на родительское собрание пошел отец, а потом долго на меня дулся. Бабушки, естественно, были на подхвате. Папина мама, Александра Ильинична, жила в Свердловске, иногда приезжала в гости. А с московской бабушкой, Еленой Васильевной, я проводил довольно много времени. Мы с ней придумывали всякие занятия. Так как она дворянского происхождения, после революции была поражена в правах, служила стенографисткой в Моссовете, а в войну работала в штабе партизанского движения.
Сказок она мне не читала. Но могла почти наизусть рассказывать «Два капитана» Каверина или эпизод из фильма «Семнадцать мгновений весны», как пряталась радистка Катя с двумя детьми в канализационном люке.
— А вы коренной москвич?
— Я родился в Москве, мы с родителями жили в театральном общежитии на «Аэропорте». Отец из Свердловска. Он всегда говорил: «Я приехал с периферии». И никогда этого не стеснялся. Со своим другом Альбертом Леонидовичем Филозовым приехал в Москву поступать в Школу-студию МХАТ. В 1955 году МХАТ был на гастролях в Свердловске, и специальная выездная комиссия отсматривала абитуриентов. Отобрали двоих — моего отца и Альберта Филозова. У них собрался необыкновенный курс: Татьяна Лаврова, Алла Покровская, Геннадий Фролов, Анатолий Ромашин, Владимир Кашпур, Александр Лазарев, Евгений Лазарев, Наталья Журавлева, Вячеслав Невинный... Такого скопления талантов, по-моему, больше не было за всю историю Школы-студии МХАТ.
Мама — москвичка. Ее предку было даровано дворянство, потому что он был воспитателем трех дочерей Павла I. А мамин отец, Федор Пантелеймонович Орлов, — человек исключительно интересной судьбы, достойной романа. Для меня он настоящий герой: имея бронь, ушел в 1941 году добровольцем на фронт. А у него было двое маленьких детей: мама и ее брат Андрей. Под Наро-Фоминском 21 октября был ранен и попал в плен. Лагерь в связи с наступлением наших войск отодвигался в Европу. Во Франции ему удалось бежать, он примкнул к французскому Сопротивлению. Когда англичане высадились на юге, он перешел линию фронта и попал в расположение английских войск. Есть фотография его в английской военной форме. На этом приключения деда не закончились. После войны в советской военной миссии ему были возвращены погоны. И он в звании лейтенанта командовал сначала пароходом, который переправлял бывших военнопленных в Одессу, а потом поездом, который переправлял на Урал бывших военнопленных. На Урале его арестовали, он сидел в лагере до 1953-го, потом еще год или два был на поселении. Мама увидела первый раз своего отца, когда ей было 14 лет. Я помню своего деда, он тогда был уже стариком. Дедушка работал журналистом в «Вечерней Москве».
Мой дед по отцовской линии, Сергей Георгиевич Гребенщиков, тоже воевал, был ранен. Имел медаль «За отвагу». У него тоже была история с Особым отделом: ранение в руку, ему пришлось доказывать, что это не самострел. Но на прикладе автомата нашли скол от пули, и его оправдали. После войны он работал геологом. Как видите, никаких актеров до родителей в нашем роду не было...
Учился я в самой обычной школе в трех минутах от дома. Жили мы на «Щукинской». Сейчас это престижный район, а тогда была окраина с весьма специфическими нравами. Наши ребята ходили в телогрейках, шапках-«петушках» и делились на группировки по территориальному принципу. В 14 лет я уже четко знал, куда можно пойти вечером без риска быть побитым.
У нас была двухкомнатная квартира в обычной панельной двенадцатиэтажке. В доме проживало еще несколько актерских семей. Помню Анатолия Ромашина с первой женой и сына Владимира Самойлова — Александра, чуть позже в дом въехала семья Аристарха Ливанова. Видимо, все там получили жилье по линии ВТО.
Школа у меня была самая что ни на есть средняя. Я не принадлежал ни к «ботаникам», ни к хулиганам. Обычный среднестатистический ученик. Одно время пытался заниматься футболом в ЦСКА, но мне это быстро надоело. Еще ходил на плавание. В детстве любил рисовать на полях тетрадок, как все мальчишки, танки, самолеты. Мама считала, что у меня есть какие-то способности, и записала в изостудию при Доме пионеров. А ни в какие театральные студии я не ходил. Мне вообще не нравилось выступать. Для меня было мучением выйти на уроке к доске и прочитать стихотворение. У нас в школе ставили какие-то спектакли, но мне никогда не хотелось в них участвовать. Однажды, помню, поручили сыграть Зеркало в «Сказке о мертвой царевне». Я стоял, держа перед лицом разделочную доску, обмотанную фольгой, и бубнил: «Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее...» И был вполне доволен, что не видно моего лица.
Родители, наоборот, мечтали об актерской профессии. Мама всегда хотела стать актрисой и окончила Щепкинское училище. Папа до Школы-студии в юности ходил в театральную студию, где кроме него занимались Леонид Неведомский и Альберт Филозов.
Когда отец начал много сниматься в кино, мы не стали жить богаче. Гонорары в советское время были другими и запросы не такими, как сейчас. Он ездил на общественном транспорте. В нашем доме машин практически ни у кого не было. По-моему, во дворе стоял только «Запорожец» актера Владимира Анисько, и все. Отпуск родители проводили в домах отдыха ВТО, куда брали и меня. Мы отдыхали в Рузе, Мисхоре, Плесе. Иногда я ездил с мамой и папой на гастроли. Они тогда были длинными — два летних месяца. Побывал в Казани, Харькове, Минске, Уфе. Пару раз ездил в пионерский лагерь, два лета провел у бабушки в Свердловске.