Как Николо Макиавелли рассуждал о природе власти
В августе в издательстве «КоЛибри» выходит книга «Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу». Ее автор, профессор итальянской литературы Габриэль Педулла, обстоятельно и увлекательно рассказывает о жизни философа и его основных идеях. «Сноб» публикует отрывок
Полезные добродетели
Безусловно, «Государь» занял свое почетное место в истории политической мысли вовсе не потому, что Макиавелли посоветовал Лоренцо полностью «перевернуть» отношения с флорентийскими олигархами и Испанией: такое предложение очень недолго сохраняло свою актуальность. Возможно, автор преследовал прагматические цели (ради себя и во имя Флоренции), однако «Государь» представляет собой квинтэссенцию знаний о мире, обретаемых долгим и трудным путем, и именно эта мудрость — по-видимому, вечная — обеспечила ему всемирный успех и помогла сохранить актуальность даже по прошествии пяти столетий.
Читатели, которым не особенно интересна история эпохи Возрождения, почти всегда уделяют внимание лишь основным главам трактата — с пятнадцатой по восемнадцатую. В них Макиавелли рассматривает качества достойного правителя, рассуждает о ценности щедрости, милосердия, доброты и благочестия, а также о праве прибегать к обману на войне, лгать и не держать слово, данное другим правителям. Все это традиционные темы, однако выводы, которые делает Макиавелли, диаметрально противоположны тем, к каким приходили его предшественники. В частности, в шестнадцатой и семнадцатой главах ниспровергаются две первые добродетели. Вслед за античными авторами гуманисты определяли щедрость как нравственное свойство, позволяющее вознаграждать других превыше их заслуг, а милосердие — как добродетель, проявленную в смягчении наказания, предусмотренного за преступление, и относили и то и другое к числу важнейших качеств достойного государя. Цицерон предостерегал правителей, решивших властвовать при помощи страха, и утверждал, что это неизбежно приведет к непримиримой ненависти народа. Макиавелли, напротив, обращает внимание на порочность щедрости и милосердия — или, если точнее, на то, что они, как правило, ведут к совершенно нежеланным последствиям. Если говорить отвлеченно, то щедрый и всепрощающий государь — это мечта всех людей. Однако в долгосрочной перспективе и щедрость, и благочестие пагубны, поскольку они опустошают государственную казну и побуждают граждан не бояться законов, в силу чего не могут проявляться долго. Более того, в итоге они потребуют жестких поправок — например, повышения налогов и ужесточения наказаний в назидание другим, — даже в том случае, если такие меры неизбежно разожгут народную ненависть. Поэтому, заключает Макиавелли, лучше избегать недовольства и не пробуждать несбыточных мечтаний, поскольку — и здесь Макиавелли противоречит Цицерону — если подданные не обманутся в надеждах и если их не повергнут в уныние неожиданные перемены, то нет никаких оснований полагать, что страх, внушенный им правителем, породит и ненависть к нему. В «Рассуждениях» он сравнит жестокость с благочестием в несколько другом, республиканском, контексте и в конечном счете займет более взвешенную позицию.
Как и всегда, Макиавелли учит нас задумываться не только о сиюминутных, но и о долгосрочных последствиях. Однако его неодобрительное отношение к щедрости и благочестию — в соответствии с общим замыслом «Государя» — рождает подтекст, направленный против аристократов. Три века спустя этот подтекст прекрасно поймут устроители Великой французской революции, обличая щедрость монарха. Где бы ни находился королевский двор, лишь те, кто имеет доступ к правителю, могут обратиться к нему с просьбой и воспользоваться его великодушием и снисходительностью: по сути, это немногие счастливчики, входящие в доверенный круг, и их протеже. Развращающую природу щедрости и благочестия осуждал еще Тит Ливий, исследуя заговор против новорожденной Римской республики, организованный в 509 году до н.э. юными друзьями изгнанного царя Тарквиния Гордого. «Тоскуя среди общего равноправия по прежнему своеволию, они стали сетовать меж собой, что чужая свобода обернулась их рабством: царь — человек, у него можно добиться, чего нужно, тут законного, там незаконного, он способен к благодеянию и милости, может и прогневаться и простить, различает друга от недруга; а закон — глух, неумолим, он спасительней и лучше для слабых, чем для сильных».