Эпикуреец
Вещий Олег
Свой неснятый документальный фильм о гениальном композиторе Олеге Каравайчуке Андрей Савельев превратил в колонку.
В июне не стало петербургского композитора Олега Каравайчука. Рассказывать всю его биографию интересно и долго. Родился в Киеве, был музыкальным ребенком. Выучился играть на фортепьяно, в семь лет выступил перед Сталиным. Писал музыку к фильмам Киры Муратовой, Ильи Авербаха, работал с Василием Шукшиным и дружил с Сергеем Параджановым, Иннокентием Смоктуновским, Андреем Тарковским, Владимиром Высоцким. Имена, имена… По Васильевскому острову передвигался походкой хореографа: заложив согнутые в локтях руки за спину, в длинных кофтах, черных очках, берете. На редких концертах он мог так и не сесть к роялю, а ограничиться монологом о связях Вагнера с Босхом или станцевать со шваброй вальс. Последние годы стало правилом хорошего тона говорить, что Каравайчук гений. Слушать его импровизации мог не каждый — часто это было физически тяжело вынести, но при этом говорили: да, гений. Наволочку на голову надевал во время игры — говорил, что так его ничто не отвлекает. Словом, Олег Николаевич отрывался по полной. После десятилетий изоляции от прессы и общества в нулевых он вышел в свет и сразу получил статус живой легенды. И ему это нравилось. И он гениально помогал мифологизировать себя. И потому позволял себе капризы. И жить в одном городе и в одно время с Каравайчуком было удивительно красиво и непредсказуемо. Как жить по соседству с НЛО. Но вот НЛО улетело. А у меня остался незакрытый гештальт. И вот он какой.
Два года назад мы провели с Олегом Николаевичем один день, которому предшествовали долгие переговоры о встрече. Я очень хотел снять о Каравайчуке документальное кино, но Каравайчук то был не в настроении общаться, то не мог. Попасть в его волну вообще было непросто, но встреча состоялась. Поводом стало интервью. Сначала мы обедали с видом на Казанский собор. Был куриный суп, и Каравайчук подробно рассказывал, как суп готовила его мама. То, как он помешивал ложкой бульон, просилось в крупный план — сразу видно, настоящий гурман. Моментально подобрел после вкусного, начал шутить и, кажется, расположился к собеседнику. В тот раз ни про какого Сталина говорить он не хотел — к нему все всегда лезли с этим вопросом: «А вы играли для Сталина?» Играл и играл. Он сделал вид, что не слышит меня, — иногда было непонятно, он притворяется или правда не слышит. Ссылался на серные пробки в ушах. Мы поговорили о детстве: Каравайчук вспомнил Киев и как няня водила его в церковь и он в три года уже на весь трамвай затягивал церковные хоралы. И тут же в ресторане закрыл глаза и начал петь: «И‑и‑и‑и‑и‑и, у‑у‑у‑у‑у, а‑а, и‑и‑и‑и‑и!» Тут бы панораму камерой пустить по посетителям. Вытянутые лица. Крупный план — закрытые глаза композитора. Он поет. Поговорили еще немного. О том, как его запрещали, как в так и не снятом фильме Шукшина «Степан Разин» он должен был озвучивать Разина. И в принципе на этом интервью могло закончиться, но вот в этом весь Каравайчук — его нельзя было просчитать. Он действовал по наитию, и со стороны это было