В круге третьем
В России было несколько попыток модернизации, они прошли через сходные этапы, и итог их в целом неутешительный. Что ждет страну сегодня?
Слово «модернизация», пик использования которого пришелся на период президентства Дмитрия Медведева, давно исчезло из российского лексикона, однако сама логика восприятия развития как не столько естественного, сколько конструируемого процесса по-прежнему присутствует в сознании российской элиты. В часто цитируемом послании Федеральному собранию от 1 марта президент Путин заявил: «Мы готовы к настоящему прорыву», — и этот тезис отражает если не кремлевские замыслы, то кремлевский стиль мышления. Модернизаций в российской истории было много, я бы даже сказал, больше, чем в истории любой другой страны. Они всегда начинались тогда, когда правители понимали, что «изменения в мире носят цивилизационный характер» (слова из того же послания), а Россия за ними не поспевает. Об истории отечественных модернизаций — от петровской до современной — написаны горы книг, их главным выводом является тот, что Россия не довела ни одну из своих модернизаций до той стадии, когда измененная страна встает на путь естественного, органичного развития, не нуждаясь в постоянном взбадривании сверху. Исходя из этого многие исследователи (я в их числе) делали вывод, что успешная модернизация в России вряд ли возможна. Сегодня, однако, мне хочется обратить внимание на иной аспект проблемы — на динамику циклов российских модернизаций.
Первый, самый долгий, цикл продолжался со времени «пробуждения» в конце XVII века до краха Российской империи. В нем легко прослеживаются три основных этапа.
Во-первых, это фаза быстрой и радикальной ломки прежних порядков на фоне успешного развития большинства критически значимых направлений (экономического, военно-технического, культурного и научного). Можно сказать, что эта фаза продолжалась около ста лет — с европейской поездки Петра I до кончины Екатерины II и ее итогом оказалось превращение России в крупнейшую военно-политическую силу Европы. Однако социальные основы страны не подверглись серьезным изменениям: сохранялись абсолютная монархия и крепостное право, образ жизни большинства подданных оставался прежним, а европейские порядки приживались лишь в столице, где формировалось одно из самых космополитичных обществ того периода. Во-вторых, это период смутного ощущения неустойчивости и стремления законсервировать существующие порядки. Он уже существенно короче (от воцарения Александра I до конца Крымской войны) и порождает ощущение тупика, требующего решительных преобразований.
В-третьих, это сам еще более скоротечный период реформ, пусть и проходящих несколько стадий (при Александре II и в короткий период после Первой русской революции), который завершается разбалансировкой системы и — sic! — полным ее крахом, влекущим за собой распад государственности и «переучреждение» страны. Итог в целом печален: система нереформируема.