Элис Макдермот: Девятый час. Отрывок из книги
Главная героиня романа Элис Макдермот «Девятый час» Энни после смерти мужа вместе с дочерью попадает под опеку бруклинских монахов. Там же в католическом ордене она встречает молочника Костелло, жена которого страдает слабоумием. Между мужчиной и женщиной вспыхивают чувства. Можно ли считать это грехом? «Сноб» публикует первую главу
Третье февраля выдалось сырым и хмурым: холодная морось с утра, стальная серость низкого неба во второй половине дня.
В четыре Джим уговорил жену пойти за покупками — пока совсем не стемнело. Взмахнув рукой на прощанье, он закрыл за ней дверь. Волосы у него редели, с правой стороны во рту не хватало резца, но он еще оставался красивым мужчиной, который в свои тридцать два вполне мог сойти за двадцатилетнего. С тех пор как ему исполнилось шестнадцать, у женщин перехватывало дыхание от одного вида его густых бровей и глубоко посаженных глаз в обрамлении черных ресниц. Даже если бы он облысел и потерял все зубы, красивые глаза делали бы свое до самой старости.
Его пальто висело на вешалке у двери. Сняв, он скатал его по длине. Потом пристроил вдоль порога, старательно подтыкая рукава и полы в щель под дверью. Их квартира напоминала поезд с вагончиками: позади — кухня, затем — столовая, гостиная и спальня. Достаточно было сдвинуть тяжелый диван на несколько футов вдоль стены, чтобы помешать жене попасть внутрь. Он встал на диван, желая убедиться, что фрамуга над дверью плотно закрыта. Потом шагнул вниз. Поправил кружевную накидку на спинке дивана, провел рукой по подушке из конского волоса, разглаживая неглубокую вмятину от ноги.
В кухне он прижался щекой к холодному эмалевому боку плиты и запустил руку в узкий зазор между ней и желтой стеной. Пошарил немного. Там стояла заряженная мышеловка, во всяком случае, раньше стояла, поэтому он водил рукой осторожно. Найдя резиновый шланг, который соединял плиту с газовой трубой, он изо всех сил, насколько мог в ограниченном пространстве, за него дернул. Раздался отчетливый хлопок, и послышалось слабое шипение, которое быстро стихло. Он выпрямился со шлангом в руке. Кухонное окно выходило на серый внутренний двор, где в погожие дни жарилось на веревках белье, хотя сам двор всегда, даже в самую ясную погоду, представлял собой нечто среднее между свалкой и джунглями. Там обитали крысы, валялись развороченные матрасы и разломанные ящики. Там ютилась поросль чахлой городской растительности: кривенькое деревце, почерневший плющ — напоминания о давным-давно забытых попытках разбить тут садик. От старьевщика до случайного пьяницы — любой голос, поднимавшийся из глубин двора, принадлежал тому, от кого хорошего не жди. Как-то Энни, сидя на подоконнике с прищепкой в ее рту и корзиной мокрого белья у ног, увидела, как какой-то мужчина приволок по грязи ребенка и привязал к шесту, к которому крепились бельевые