Елена Безсудова: «Все хорошо, мам». Истории о поколении 1990-х
Елена Безсудова пишет об обычных людях — креативщиках, пиарщиках, коучах. Выросших в 1990-х, в чем-то авантюрных, а в чем-то несчастных и сложных. Сборник современной прозы о любви и нелюбви вышел в издательстве «Городец». «Сноб» публикует рассказ «Пять кругов»
Пять кругов
В детстве каждое лето меня увозили на подмосковную дачу — простор и козье молоко. За молоком ребенку нужен к ветхой старушке Марьпалне через железнодорожные пути, час туда — час обратно, каждый день ходила бабушка. Пока она совершала свой незаметный подвиг, дедушка водил меня на плотину — купаться. Я стояла по колено в холодной коричневой воде и не решалась окунуться. Ноги, руки, спина — все было в мурашках. Я видела такие у обезглавленного цыпленка в продуктовом магазине. Солнце жгло плечи. Резиновая шапочка с объемными цветами сдавливала голову.
Мимо, взорвав водоем и окатив меня шипящими брызгами, пробежали худые дети, продетые в скрипящие плавательные круги: пчелино-полосатые, божье-коровьи, рыбье-дельфиньи, арбузные и просто резиновые, выцветшие и похожие на старую грелку. Была даже одна автомобильная покрышка. Дети визжали и плюхались в воду кругами.
Я не умела плавать. И круга у меня не было.
С берега, приставив ребро ладони к покрытому испариной лбу, за мной следил дедушка. На голове у него была пилотка, сложенная из газеты «Правда» за 1988 год. Я зажала нос, окунулась, пустила в воду пузырей и, подпрыгнув, побежала греться. Губы мои подернулись синевой, я тряслась под полотенцем, время от времени высовывая оттуда тонкую ручку — взять у дедушки печенье.
Дома за обедом я, конечно, стала просить купить мне круг. Вяло ела суп из тарелки, на дне которой притаились белые медведи с каллиграфической буквой «М». Суп был противный, с полыми стеблями сельдерея, мишки никак не хотели показываться. В ответ на мои мольбы неприветливо стучали столовые приборы. В абажуре над столом тревожно трепыхались огромные комары с длинными лапками.
— Почему ребенок ничего не ест, — наконец ответила бабушка, — опять накормил печеньем? Я ведь категорически запрещаю давать сладкое перед едой. И все как об стенку горох.
Дедушка понуро жевал хлеб. Бабушкино «категорически запрещаю» не предвещало ничего хорошего.
— А ты, — обратилась бабушка к маме, — купила б ребенку круг! Но разве от тебя дождешься? Только о себе и думаешь. Лаков для ногтей — полный подоконник.
На окне стыдливо притихли яркие мамины лаки и дохлые мухи.
— Круг просто так сегодня не достать, — справедливо напомнила мама. — Дефицитный товар. В магазине один карандаш от тараканов продается. Да и сын ваш, — мама выбрала мишенью масленку и остановила на ней ничего не выражающий взгляд, — мог бы подсуетиться. Побегать, поискать этот круг. Все равно ничем не занят.
Папа был временно, но на самом деле хронически безработным. Бабушкиным иждивенцем.
Он не сильно, но выразительно, как это делают протестующие иждивенцы, грохнул об стол нож и вилку, картинно отшвырнул стул и убежал на крыльцо, где немедленно забылся с журналом «Юность» за 1982 год.
— А у вас в министерстве что, — бабушка обратилась к дедушкиной сестре, — талонов на круги не дают? По талону можно было бы достать. — Она плеснула в чай козье молоко из банки. На кружке повисла тонкая пенка.
— На польские сервизы — давали, на «Малютку» давали, на школьную форму для первого класса — давали. Я за ней в очереди стояла, — испуганно напомнила дедушкина сестра. — А на круг, значит, им жалко дать, — резюмировала бабушка. — Ну, что ж, придется снова мне.
Бабушка встала из-за стола, опершись на кулаки, подошла ко мне и положила руку на мою гнедую макушку.
— А кому еще? Этот — дурак дураком. — Дедушка вжался в стул. — Эта — профурсетка. — Мама закатила глаза. — А эта, — она устало махнула в сторону дедушкиной сестры, — шестьдесят лет уже, а замуж так и не вышла. Живет для себя. И проживет до ста лет. И только я — для других. Сердце больное все.