Доктор Лиза: о жизни, о смерти, о любви
5 лет назад известный филантроп, правозащитница и основательница фонда «Справедливая помощь» Елизавета Глинка, которую мы знаем как Доктора Лизу, разбилась на борту Ту-154, потерпевшего крушение в Черном море. В этом тексте — отрывки из ее личного дневника. Письма для всех нас. О жизни и смерти. О любви.
Врач, в обиходе Лёлик, мы с ним ругаемся, любим, ненавидим, работаем вместе почти шесть лет, почти с самого основания киевского хосписа. В общем, часть моей семьи, скажем прямо.
Он делит, скорее всего, непроизвольно, больных на ЕГО и МОИХ.
По стечению обстоятельств ЕГО - это интеллигенты, сохранные, хорошо образованные, влюблённые, романтические.
Вы догадались, кто остался. Да, это МОИ.
Звонит.
- ВАШ поступил.
- Бомж?
- Нет, но почти.
- Кладём?
- Это ответ?
- Что-нибудь еще у тебя?
- Конечно. Хоронить его будем мы. Ну, Вы... В общем, Вы меня поняли.
- Пусть пока поживет.
- Я предупредил.
- Я поняла.
- А к нам когда?
- Скоро. Если смогу.
- С. не хочет умирать без Вас.
- Я постараюсь.
"Приходили к одному из ВАШИХ. Вынужден был сторожить около комнаты для родственников, чтобы все не выпили и не украли".
"ВАШ, ну из тюрьмы который..."
"ВАШ выпил почти все в баре".
"Ну этот, из ВАШИХ", - говоря это, он по-особенному смотрит на меня.
Я привыкла.
***
36 лет. Щитовидная железа с метастазами в кости и легкие.
- Я встану. Да?
Он всегда говорил "встану", слова "поправиться" я не слышала.
- Мне надо встать.
И так каждый день.
Мне казалось, он не верил, что сможет встать. А иногда казалось, что он искренне верил, что встанет и пойдет.
Он не сломался. Сломалась я.
Переслала все стекла и последние тогда снимки в штаты. Второй доктор махнул рукой, сказав, что спорить со мной бесполезно. Я согласилась.
В Киеве - полночь, четыре часа дня в Нью-Йорке. Звонок.
- Элизабет, мы получили снимки твоего пациента.
Пауза. Я уже знала, что стоит за этим молчанием. И все-таки.
- Может, попробуем? Ну хоть в протокол какой-нибудь получится включить?
- Ты сама видела результаты КТ?
- Доктор Р., ты вел таких больных. И мы знаем, что бывают ошибки.
- Ответь на мой вопрос.
И тут я заплакала. На всю кухню, разбудив мужа, который выскочил из спальни и вместо привычного: "Тебе такси вызывать или за тобой приедут?" - встал около меня и молчал. А я плакала, перевернув телефонную трубку микрофоном вверх, и не могла остановиться.
- Элизабет, тебе надо или отдохнуть, или... Я не знаю, что еще сказать.
- Спасибо за твое время.
- Там практически нет легких.
- Да. Спокойной ночи.
- У нас день. Рад был тебя слышать.
- Я тоже. Пока.
- Пока. И поезжай куда-нибудь в выходные, хорошо?
Я что-то ответила и залилась злыми слезами. Надолго. Муж спросил, в чем дело. Я не смогла объяснить, в чем дело. Он ушел спать, тихо закрыв за собой дверь.
***
Я давно уже не плачу, а снимки и стекла пересылаю довольно редко, да и проще это стало делать, чем пять лет назад.
Он был из первых моих больных в Киеве. У нас еще не было палат. Да и ничего не было.
Святошино - место, которое обслуживает хоспис. Полно пятиэтажных панельных домов желтого цвета. Там грязные подъезды и неистребимый запах, замешанный на моче и кислой капусте. На пятом этаже жил Серега. Еще его звали Серьгой. Тридцатилетний парень, жена бросила, с дочкой видится раз в три недели. Они боялись заразиться от него. Раком. Об этом мне сказала мать Сереги на кухне. Плакала. Просила взять куда-нибудь в больницу, потому что характер у него стал невыносимым. Он был зол на весь мир, на здоровых и благополучных, на женщин, включая мать, на друзей, которые не приходили. Оттого, что он откашливал мокроту с плохим запахом. Он не мылся и не брился много дней.
Ел, как едят бомжи иногда, складывая первое и второе в одну тарелку сразу.
В его комнате была одна икона. Николая Чудотворца. Когда я вошла в первый раз, он эту икону демонстративно повернул к стене. Я нарушила его пространство. Он не собирался делить его со мной.
Диван, относительно чистое белье, три одеяла - он мёрз всё время. Табуретка с тарелкой и стаканом воды. Пепельница с водой на дне и тремя размокшими окурками. Поллитровая банка с кровавой мокротой на дне.
На полу - вытертый ковер. На стене - ковер целый. Мать подарила на свадьбу. Три журнала. Пачка газет с кроссвордами.
Под диваном - бутылки из под вина.
"Я пью по стакану, когда болит сильно".
Это было его "здравствуйте".
- И помогает?
- Нет, не помогает. Вы кто вообще?
- Я доктор.
- А... А у нас денег нет больше. Мать последнее отдала. А еще я алименты плачу. Дочке. Так что говорить нам не о чем.
- Бесплатно.
- Дожил, ***. Вы что, баптистка?
- Нет.
- Так чего надо?
- Я Вас осмотрю и попытаюсь помочь.
- А сдохнуть Вы мне не можете помочь? Мир - говно. Вы тоже. И я хочу этот высер мирской покинуть. Поможете?
- Нет.
- Тогда - в сад.
Он хрипло засмеялся и закашлялся надолго.
Сплюнул в банку и показал мне.
Взяла банку в руки - он вместе со мной заглянул в содержимое.
- А это кровь?
- Да.
- Херово.
Он сел, попробовал закурить, но передумал. Крутил в желтых пальцах сигарету и крошил табак на одеяло.
- Ну что, на ты? - спросил.
- Давай.
- Че делать-то надо? - обреченно так спросил, я даже интонации помню. Наверное, так спрашивают ментов или захватывающих в заложники.
- Ничего. Я сама. Дыши, как обычно, я послушаю.
Худой. Слева дыхание проводилось, справа - тишина. Правого легкого уже не было. Осмотрела. Все было очень плохо.
- И что скажешь?
- Давай обезболимся, и от кашля тебе найдем что-нибудь.
- Поможет?
- Да. Должно помочь.
- Врёшь.
- Почему?
- Все врут. И все ***.
Отрицать не имело смысла. Говорил он правду. Это я его обманывала.
Дала лекарства, вызвала на себя районного онколога, чтобы выписал ему обезболивающие.
- Я буду тебе звонить.
- Ага, будешь.
- И послезавтра я зайду снова. А ты или мама скажете, помогает или нет.
Он не ответил.
- До свидания, Серега.
В ответ - ни звука. Я пришла к нему через день. Он побрился и вымылся. Бутылка стояла на табуретке. Банка с мокротой была прикрыта салфеткой.
- Здравствуй, Сергей.
- Ты не бросай меня.
- Не брошу.
- И сестры, телки твои, пусть приходят.
- Хорошо.
- Только не бросай меня.
***
Лет 40, если верить справке. Без ступни - отморозил. Карие глаза, длинные вьющиеся волосы. Говорит быстро, как будто спешит куда - то.
- Душа у меня есть, Петровна, бродячая она у меня.
- Болит где?
Смотрит, как будто я спросила его, как пройти в библиотеку.