Передел Европы
На конференцию в Потсдаме (она ещё называется Берлинской) собрались лидеры «Большой тройки» стран-победительниц: Черчилль (потом его заменит выигравший выборы в Англии Клемент Эттли), Сталин и Трумэн. Надо было провести по карте Европы новые границы, разобраться с репарациями, которые предстояло взять с побеждённой Германии, наметить планы на счастливое мирное будущее под приглядом Англии, США и СССР.
«Население ушло»
В итоговых документах Потсдамской конференции специальная глава посвящена «перемещению германского населения» из районов, передаваемых другим государствам. Сталин до последнего сопротивлялся её включению; согласился только тогда, когда (по ультимативному настоянию советской делегации) в заголовок главы было внесено слово «упорядоченное». Что ж, советской стороне было виднее; западных представителей в места перемещений (ни в Польшу, ни в Чехословакию) просто не пускали, невзирая на все их протесты и подписанные самим Сталиным обязательства.
О западных границах Польши договориться ещё только предстояло, но Сталин уверенно говорит о них, зная, что «партнёрам по переговорам» крыть нечем: там уже Советская армия.
Из стенограммы конференции:
Сталин: «На бумаге это пока немецкие территории, на деле это польские территории де факто».
Трумэн спрашивает: «Что случилось с местным населением? Его там было, по-видимому, миллиона три».
Сталин отвечает: «Население ушло».
Английский историк Кит Лоу в книге «Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны» «разворачивает» этот лаконичный ответ: «“...В воскресенье 1 июля 1945 г. приблизительно в половине шестого вечера подразделения польской армии подошли к деревне Махусвердер в Померании, населению приказали в течение тридцати минут собрать вещи и уехать. Почти все жители деревни были немцами, и в основном женщины, дети и старики, поскольку большинство мужчин уже давно пропали на войне... Затем под надзором поляков отправились пешком в направлении новой польско-немецкой границы, расположенной в шестидесяти километрах...
Большинство переселенцев в пути питались исключительно тем, что находили в полях, или незрелыми фруктами, которые росли на обочине дороги. У нас было очень мало хлеба. В результате многие заболели. Маленькие дети до года почти все умерли в дороге... Я часто видела людей, лежащих на обочине дороги, с синими лицами, которые задыхались, людей, упавших от усталости и так и не сумевших подняться... Матери цеплялись за своих дочерей и рыдали... Крики разносились далеко. Я в жизни этого не забуду...” — свидетельствует под присягой жена фермера и мать троих детей Анна Кинтопф».
Согласно правилам, составленным польским правительством, немцам не разрешалось вывозить из страны более 500 рейхсмарок и иную валюту. Никаких уступок не делалось даже тем, кто занимал активную пропольскую позицию или боролся с нацистами во время войны. С антифашистами и немецкими евреями обращались не лучше, чем с любыми другими немцами, — их определяла «немецкость», а не деятельность во время войны или политические взгляды...
«Безусловно, методы поляков и чехов были жестокими, — пишет Лоу, — однако идеология, скрывающаяся за ними, была гораздо мягче по сравнению с идеологией нацистов».
Зачтём за оправдание? Главное ведь выбрать точку отсчёта.
США «ни на секунду не должны тешить себя иллюзией, что с советским правительством, компартией и отдельными коммунистами возможно установить настоящие дружеские отношения». «С советским министерством иностранных дел трудно вести переговоры, потому что в этом институте ложь — нормальное явление, а правда — ненормальное, и твой рассудок оскорбляется радостным притворством, что ты поверил им». Первый посол США в Москве Уильям Буллит — госсекретарю США Корделлу Халлу, середина 1930-х годов
Оправданная цена?
Идиллической демонстрации неколебимого единства и согласия в Потсдаме явно не получилось. Слишком разными были участники, и разность эта, которую удавалось как-то сглаживать до конца войны, выплеснулась наружу.
Так, впрочем, было всегда. Но удавалось разногласия прятать — пока была «нам нужна одна победа, одна на всех»; готовы были временно закрыть глаза на то, что даже у американцев с англичанами на будущий мир были разные взгляды, а уж Сталина (скажем мягко) недолюбливали и те и другие. А сам Сталин «дорогих союзников», судя по всему, вообще считал врагами.
«Сталин жил в мире, лишённом нормальных человеческих чувств, — писал в своей книге о первых послах США в Москве американский историк Деннис Данн. — Он считал, что террор и насилие — естественные и положительные явления. Он верил в мир, поделённый на людей, принимавших его волю, и людей, не принимавших её, где он один определял мораль и международное право. Он с лёгкостью обманывал таких прогрессивных идеологов, как Рузвельт и Гопкинс, веривших, что он — демократический руководитель, который пытается справиться с трудными проблемами внутри своей страны и с германской агрессией. Он также обманывал таких реалистов, как Черчилль и Гарриман, веривших, что даже у Сталина есть искра человечности, и подвергавших сомнению его злой гений, потому что его народ сражался против нацистов…»
Рузвельт считал, что Сталин — будущий демократ, который будет сотрудничать с ним после войны с целью установления нового мирового порядка, где будут действовать демократические правительства под защитой той или иной организации коллективной безопасности. Он пришёл к выводу, что часть Восточной Европы — оправданная цена за то, чтобы Сталин считал Соединённые Штаты своим другом и союзником. Кроме того, это может дать толчок для роста демократии в СССР.