Чтение выходного дня: «Святой папочка» — дерзкая автобиографичная история финалистки Букеровской премии о том, как ужиться с безумной семейкой
На следующей неделе в издательстве Livebook выходит книга Патриции Локвуд «Святой папочка» в переводе Марии Чайковской. Первый роман финалистки Букеровской премии, переведенный на русский. Главная героиня, уже взрослая и замужняя, оказывается в отчем доме — совершенном царстве абсурда (папа — полубезумный священник — поэтому «святой папочка») — и вспоминает все, что тщательно забывала годами. В этой автобиографичной истории о переизобретении взрослости и поиске своего места в мире Локвуд действует смело и остроумно — недаром ее считают одним из самых перспективных прозаиков. Esquire публикует начало романа.
— Прежде чем позволить твоему отцу стать священником,— говорит мама,— они заставили меня сдать специальный тест — хотели убедиться, что я не психопатка. Вы же понимаете, у священника не может быть жены-психопатки, это навлечет позор.
Она ставит передо мной кружку, до краев полную чая, и орет: «ГОРЯЧО!» Потом ставит другую перед моим мужем Джейсоном и опять орет: «ОСТОРОЖНО, ГОРЯЧО!» А затем усаживается во главе стола и смотрит на нас, лучась чистым материнским счастьем и желанием поведать нам возмутительную историю о том, как кто-то посмел усомниться в ее душевном здоровье.
Мы сидим в столовой отцовского приходского дома в Канзасе. Совсем недавно я вернулась сюда после двенадцатилетней разлуки с родителями. Джейсон сидит рядом, прижимаясь к моему плечу своим—успокаивает и морально поддерживает, а сам изо всех сил старается не смотреть на распятие, висящее на противоположной стене. По распятию бегут существительные, словно вырванные из стиха: «кровь», «плоть», «кость». У нас с Джейсоном ни гроша в кармане и силы совсем на исходе, и поэтому, следуя великой традиции человечества, мы решили отдать себя на милость церкви, которая в моем случае приняла на редкость патриархальную форму. Она ходит, дышит, ругается и называет меня Чуточкой. А в настоящее время измывается над гитарой в комнате наверху, через коридор от спальни, где мы с мужем проведем наше обозримое будущее. В окне, выходящем на восток, я вижу ту же мрачную и строгую геометрию зданий, которая стискивала меня на протяжении всего детства: закрытую школу, запертый спортзал, площадки и острые шпили места всеобщего преклонения, стремительно взлетающие в ночное небо.
— Ну да. Кому захочется… навлечь позор… на Католическую церковь,— говорит Джейсон с почти восхитительной дипломатичностью, а потом выразительно дует на раскаленный чай.
— Это точно,— кивает мама.— Они пришли к нам домой, потому что психопаты чаще всего психопатят именно у себя дома, за закрытыми дверями. В ловушку меня хотели загнать, вот как. И вопросики все эти с собой притащили. Спрашивали меня: «Вы когданибудь испытывали угрызения совести за убийство? Какие наркотики нравятся вам больше всего? Когда с вами разговаривает ваша собака, о чем она обычно говорит? Сколько раз вам хотелось наложить на себя руки?» А когда я сказала, что мне ничего подобного никогда не хотелось — не поверили! Ну с какой стати мне хотеть наложить на себя руки? Я люблю жизнь!