Без маски. Игорь Свинаренко: «Тайна исповеди»
Новая книга журналиста Игоря Свинаренко рассказывает о XX веке. Это роман-ощущение, роман-воспоминание. В немвстречи с разными людьми, от эсэсовца на покое до родной сестры Владимира Набокова, приключения, впечатления, наблюдения; «совецкий» мальчишка, чей дед прошел через войну и прожил почти век, первая любовь, первая заграница, первое убийство. «Сноб» публикует одну из глав книги с предисловием Андрея Бильжо.
Андрей Бильжо:
Игорь Свинаренко написал книгу. Ну и что, скажете вы. И будете правы. Частично. Он действительно написал десятки книг. Все классные. И сборники интервью — а интервью он брал у многих, от бандитов до английской королевы. Ну почти английской королевы. Я даже присвоил ему звание «психиатра-самоучки» за блестящий разбор склада личности. И публицистика, от описания лагерной жизни до жизни в городе Москве, но в Москве американской. И сборники рассказов, которые я, кстати, иллюстрировал. Так что вроде одной книгой больше, одной меньше. Но в том-то и дело, что это совсем другая книга. Совсем. Для тех, кто знает Свинаренко не близко и не глубоко. Знает его маску, которая защищает его от этого жесткого, царапающегося мира, в котором довольно много мудаков. Он прятался от него, этого черствого мира, и от них, населяющих его мудаков, под этой маской. Такой простецкий балагур, такой провинциал с шахтерской окраины, такой грубоватый, громкий, прямолинейный, иногда шокирующий псевдоэстетов, бровастый, небритый хохол. У него в «Коммерсанте» и прозвище было Хохол. И вдруг Свинаренко снимает эту защитную маску. И в этой книге, которая, как выяснилось, была написана по наводке замечательного режиссера Владимира Мирзоева и писалась долго и тайно, даже от близких друзей, он предстает перед читателем настоящим. Таким, какой он есть на самом деле. Каким? — спросите вы. Не скажу. Вы еще спросите меня, о чем она, эта книга. Умеющий читать — прочтет. Умеющий думать — поймет. А умеющий и то и другое оценит книгу по достоинству.
Глава 10. Вторая любовь (Она же — первая платоническая)
...Соседка Ленка, с которой мы играли во взрослые игры, была не первой моей любовью. Поскольку первая, как всем известно, она такая томная и, как правило, платоническая. Так вот первой была Лена (не путать с Ленкой!), тонкая и субтильная, — в отличие от кремезной, дебелой, корпулентной Ленки. У нее была, как сейчас помню, тонкая, как бы полупрозрачная кожа, с бледно-голубыми нежными венами, которые просвечивали как сквозь папиросную бумагу. Лена смотрела на меня большими голубыми глазами, беззащитными от близорукости, с тяжелыми, хоть и детскими, очками, через линзы которых она читала ноты и разбирала их, не видя в этом, в отличие от меня, никакого такого чуда! Она легко ударяла по клавишам взрослого черного лакированного пианино: я тоже мог бить не хуже, а даже и ловчей и сильней, но у нее получался не собачий вальс для собачьей же свадьбы, не сумбур вместо музыки, как у меня — но волшебный, виляющий, переливающийся звук. Как ей это удавалось, как вроде бы нечеловечески, дьявольски сложная последовательность ударов могла уместиться в скромном по объему мозгу, в маленькой голове — я тогда не способен был понять, впрочем, и сейчас не в силах. А когда слышу небесную музыку и нигде не видно нот — чувствую себя и вовсе неимоверным дураком, и это, возможно, тот самый момент истины, которого ищешь и дожидаешься всю жизнь, а прикоснувшись к нему или только приблизившись, пугаешься и прячешься, и врешь себе, что это не истина, а так, ерунда. Ведь не может же правда быть такой обидной!
Нам было, кажется, по шесть лет ну или по семь, когда мы вдвоем с ней надолго уехали на роскошной голубой «Волге» с оленем на капоте, сняли крошечный домик на морском берегу и объедались там персиками и дынями, и еще какими-то удивительными сардельками со страшной, убийственной горчицей, которая своей яркостью выдавливала из нас счастливые слезы. Иногда средь бела дня мы с моей красавицей лежали на огромной софе, в которую превращались разложенные сиденья «Волги» с ее стремительным оленем: авто было, кстати, содрано с американской машины… (После скажу с какой.) Переднее сиденье состояло не из двух отдельных кресел, как у всех, но — представляло собой роскошный кожаный диван с кожаной же, то есть из кожзама же, спинкой. Получался фантастический комфорт и удивительный интим, такого не достигнешь никогда на обыкновенном диване, стоящем в скучной повседневной комнате. Глупость взрослых, всякий это замечал, не знает пределов: для чего ж прозябать в квартирах, когда можно жить в автомобиле, ездить с места на место, перемещаться из одной красоты в другую и спать счастливым сном рядом с прекрасной подружкой — сегодня на морском берегу, завтра в южном лесу с пронзительными запахами,