Яд в истории. Чем политические отравления отличаются от «простых» убийств
Яды могут сослужить службу и в борьбе за власть, и в противостоянии с врагом. Однако, несмотря на кажущуюся эффективность, используются они не так уж часто. И это часть того морального инстинкта, нарушать который без особой необходимости действительно не стоит
Отравление Алексея Навального, который, если не ставить под сомнения выводы нескольких лабораторий из разных стран Европы, стал жертвой применения отравляющего вещества типа «Новичок», считающегося одним из типов химического оружия, оставляет далеко не только политические вопросы.
Использование ядов как оружия в борьбе с противниками — прием, известный с древних времен и в том числе поэтому вызывающий различные культурные коннотации. Человечество на протяжении веков языком права, морали и искусства определяло свое отношение к использованию яда, в том числе потому, что такое средство борьбы как технически, так и психологически определенно выделяется в ряду других известных людям способов разрешения противостояний. И те, кто решил прибегнуть к яду, выясняя отношения с Навальным (сейчас мы не будем вспоминать о других «загадочных» отравлениях, жертвами которых стали российские оппозиционные деятели или бывшие сотрудники спецслужб), поневоле взяли на себя ответственность и за то, что их действия будут рассматриваться на фоне мощной культурно-исторической традиции.
Яд и честь
Использование ядов влекло за собой определенные моральные оценки, начиная с древней истории. Связано это могло быть не с особенной утонченностью чувств в давние эпохи, а с инстинктивным пониманием причин, по которым кто-либо мог прибегать к яду. Так или иначе, но умертвить ядом могли пытаться того противника, которого не осмеливались трогать открыто, поэтому использование яда, а также отравленного оружия, могло быть признанием либо в слабости, либо в трусости. Царь Митридат, многолетний и упорный противник Рима, приучавший себя, согласно легендарным свидетельствам, к действию ядов, — один из архетипических примеров правителя, чувствовавшего себя в постоянной опасности и не доверявшего своим приближенным. Но это, скорее, пример того, как могущественный властитель может быть уязвим. Великий голландский юрист XVII века Гуго Гроций в своем труде «О праве войны и мира», который предвосхитил нынешнее международное право, предполагал, что неприятие яда как легитимного средства сведения счетов «вероятно (...) исходит от царей, жизнь которых прежде других защищена против оружия, но менее, чем жизнь прочих, обеспечена от яда, если не охраняется как бы благоговейным соблюдением права и страхом бесчестия».
Человек, использовавший яд, в этом смысле признавался традицией неспособным добиться своих целей открыто, а значит, не заслуживающим уважения. Причем бесчестьем или во всяком случае неблагородным поступком считалось и использование яда против врага, с которым ведешь войну. В Древнем Риме примером выдающейся добродетели считался поступок Гая Фабриция Лусцина. После поражения Рима Фабриций участвовал в переговорах с эпирским царем Пирром о судьбе римских пленных, и после, как утверждается, получил письмо от врача эпирского царя, сообщившего, что готов за вознаграждение от римлян умертвить Пирра ядом. Возмущенный низостью предложения, Фабриций отослал письмо Пирру и сопроводил его собственным посланием, где, согласно Плутарху, сообщал: «Прочти посланное нами письмо и узнай, что с людьми честными и справедливыми ты ведешь войну, а бесчестным и негодным доверяешь. Мы же предупреждаем тебя не из расположения к тебе, но чтобы твоя гибель не навлекла на нас клевету, чтобы не пошли толки, будто мы победили в войне хитростью, не сумев победить доблестью».