WeekendИстория

Монофелиты: сколько у Христа воль

Расколы и ереси. Проект Сергея Ходнева

Последняя из «классических» христологических ересей — монофелитство — стоит в истории особняком. Это учение не воспламеняло толпы, не кружило головы, не порождало харизматичных адептов-фанатиков из низовой среды. Оно, если угодно, вещь лабораторная, сознательно подысканный интеллектуальный конструкт, появившийся в видах государственной политики: и такое c ересями бывало. Насаждали его императоры, они же жестоко боролись — опять-таки по политическим причинам — с теми, кто этого учения не принимал. Но веет от этого проекта не столько сумасбродством, сколько безнадежностью: изобретенное, как казалось, под счастливой для судеб Восточной Римской империи звездой, монофелитство развалилось 50 лет спустя в ситуации одного из самых грандиозных кризисов не только одной Византии, но и всей средиземноморской цивилизации.

Монофелиты (от греч. monos, «один», и thelema, «воля») — сторонники учения о том, что у Христа при соединении в нем двух природ, божественной и человеческой, была тем не менее только одна воля. Этот постулат был с подачи императора Ираклия I в эскизном виде намечен константинопольским патриархом Сергием (начало 620-х годов), а затем уточнен папой римским Гонорием I (635). Монофелитство было осуждено на VI Вселенском соборе (680–681).

На стенах аретинской церкви Сан-Франческо в своей великой «Истории Святого Креста» Пьеро делла Франческа написал несколько «мирных» сюжетов, библейских, апокрифических, исторических — и две битвы. Одна — сражение у Мульвийского моста, где вооруженный знамением Креста Константин Великий разбил Максенция; у делла Франчески это не битва даже, а картина смятения, произведенного во вражеских войсках одним видом крестика, который держит двумя пальцами император. А вот вторая — да, стопроцентно батальная фреска, самая совершенная из дошедших до нас из XV столетия, и нежная, и холодная, и страшная: тяжелая победа христиан под предводительством императора Ираклия над персами.

В XIII веке Иакову Ворагинскому, из чьей «Золотой легенды» программа цикла делла Франчески была позаимствована, контекст этой победы наверняка представлялся уже совсем смутно, иконописно-благостно. Между тем не только для истории Св. Креста, но и вообще для истории то была необычайная победа — серия побед, если точнее.

Потому что к началу 620-х годов положение в Восточной империи было не просто тяжелое, а откровенно чудовищное. Войска персидского шахиншаха Хосрова II Парвиза (Хосроя, как называли его в средневековой Европе) захватили сначала пограничные области Армении и Верхнего Междуречья. Потом Сирию. Потом Палестину — и известие о разрушении язычниками Иерусалима и пленении тамошних святынь произвело чуть ли не более панический эффект, чем новости о захвате Рима вандалами и готами в V веке. Но это было только начало. Далее сдался Египет, и тут уже речь шла не о беде для религиозного чувства, а о прямой угрозе голода: за шесть с половиной столетий империя слишком привыкла беззаботно рассчитывать на несметные урожаи нильских берегов. Затем пришел черед Родоса и островов архипелага. Одновременно персы постепенно проглотили Малую Азию и стояли уже в том самом Халкидоне, где заседал IV Вселенский собор. Чтобы было понятнее: теперь это Кадыкёй, район современного Стамбула; до императорской резиденции было уже буквально рукой подать.

Запершись в этой самой резиденции, император Ираклий, армянин из Каппадокии, сначала с рьяной доскональностью Наполеона изучил карты, сообщения путешественников, посольские реляции и книги историков. А потом, оперативно выжав из оставшихся земель немыслимые суммы, снарядил армию и спланировал кампанию, смелее которой в создавшихся условиях просто нельзя было представить.

И ведь преуспел. Одолев врага на территории нынешних Армении, Грузии, Азербайджана, войска Ираклия дошли до верховьев Тигра, где нанесли персам окончательное поражение. Хосрой был убит в результате дворцового переворота, а его преемник капитулировал на феноменально почетных для Византии условиях — империя получила все захваченные персами земли, всех пленных, огромную контрибуцию и (вот что было превыше всего для Иакова Ворагинского!) захваченный Хосроем Крест Господень; триумфатор Ираклий, который не без оснований мог считать себя ровней Александру Великому, смиренно прошел босиком по улицам разоренного Иерусалима, возвращая останки «святого древа» на Лобное место.