Все включено: как интернет изменил наш способ думать, жить и познавать мир
Редактор американского журнала Wired Кевин Келли объясняет, как ежедневное пользование интернетом заставляет человеческий мозг работать по-новому.
Использование различных технологий изменяет работу мозга. Умение читать и писать — это когнитивные инструменты, которые после их приобретения меняют то, как мозг обрабатывает информацию. Когда психологи используют технологию нейровизуализации — например магнитно-резонансную томографию — для сравнения работы мозга грамотных и неграмотных людей при выполнении некоего задания, они находят множество различий.
Исследователь Александр Кастро-Кальдас пришел к выводу, что обработка информации в двух полушариях различается у тех, кто умеет и не умеет читать. Ключевой участок мозолистого тела (corpus callosum) оказался толще у грамотных, причем «затылочная доля обрабатывала информацию медленнее у тех, кто научился читать уже взрослым, чем у тех, кто научился этому еще в детстве». Психологи Остроски-Солис, Гарсиа и Перес давали грамотным и неграмотным комплекс когнитивных тестов, одновременно изучая их электроэнцефалограммы. Они пришли к выводу, что «приобретение навыков письма и чтения изменило всю организацию когнитивной деятельности мозга не только в вопросах, связанных с языком, но и в том, что касается зрительного восприятия, логического мышления, работы памяти и формального эксплуатационного мышления». Если грамотность влияет на то, как мы мыслим, представьте, как на это влияет интернет и десять часов в день перед одним или другим экраном.
Первое поколение тех, кто вырос с компьютером, сегодня только достигает взросления, а потому у нас нет научных исследований всех последствий повсеместной «подключенности». Но у меня есть несколько догадок, основанных на моем собственном поведении. Когда я делю или умножаю большие цифры, мне не нужно запоминать промежуточные значения — я уже давно научился их записывать. Благодаря карандашу и бумаге я становлюсь «сообразительней» в арифметике. Точно так же я уже не запоминаю фактов, или даже того, откуда я их узнал. Я научился разыскивать их в сети. Интернет стал моим новым карандашом и бумагой, и теперь я стал «сообразительней» во всем, что касается фактического знания.
Но мое знание теперь куда более хрупко. На любой найденный мною факт всегда найдется кто-нибудь, кто его оспаривает. Каждый факт имеет свой антифакт. Система гиперссылок подчеркивает эти антифакты так же ярко, как и сами факты. Одни антифакты просто глупы, другие спорны, а третьи вполне обоснованны. Но нельзя положиться на экспертов для их сортировки, потому что на каждого эксперта найдется такой же сведущий антиэксперт. Все, что я узнаю, со временем размывается этими антифактами. Моя уверенность в чем бы то ни было уменьшилась. Вместо того чтобы пользоваться внешними авторитетами, мне приходится полагаться на собственную уверенность — не только в вещах, которые важны для меня лично, но и во всем, к чему я прикасаюсь, включая те вещи, о которых я при всем желании не могу получить информацию напрямую. Это означает, что, в общем, я все чаще думаю о том, что могу быть не прав. С научной точки зрения можно считать это идеальным состоянием. Но в таких условиях неимоверно возрастает вероятность того, что я изменю своему мнению без веской на то причины. Как бы то ни было, примирение с неуверенностью изменило то, как я думаю.
Неуверенность — это своеобразная текучесть. Мое мышление стало куда менее постоянно, чем, например, текст в книге, оно приближается к текучести текста в «Википедии». Я чаще меняю свое мнение. Мой интерес к вещам растет и падает гораздо быстрее. Мне менее интересна истина и более интересны разные правды. Я чувствую, насколько важно субъективное для составления объективного из общего множества информационных точек. Постепенный, кропотливый прогресс, удел несовершенных наук, кажется единственным способом узнать что-либо. Захваченный во всемирную сеть, я сам ощущаю себя сетью, ищущей стабильности в нестабильных частях. И вот, пытаясь собрать правды из полуправд, неправд и каких-то других правд, разбросанных во всемирном потоке (за сборку теперь отвечает каждый из нас, а не власти, как это было раньше), я невольно склоняюсь к текучему образу мысли (сценарии, временные убеждения) и