Отрывок их книги Дмитрия Бавильского «Красная точка»
Действия романа Дмитрия Бавильского «Красная точка», который выходит в издательстве «Эксмо», происходят во времена андроповского контроля и пропаганды, весной 1983 года. Подростки, у которых нет доверительных отношений с родителями-интеллигентами и авторитета среди учителей, пытаются понять, что происходит в мире и какова их роль в нем. «Сноб» публикует первые главы
Я думал, что я любил свое время так, как другие любят свою родину, с той же однобокостью, с тем же шовинизмом, с той же предвзятостью. И презирал другие времена с той же слепотой, с которой иные презирают другие нации. И мое время потерпело поражение.
Из «Дневника странной войны»
Жан-Поля Сартра 21.10.1939 года (179)
ЫМБШ
В Чердачинске, на самой обыкновенной улице, в самом обыкновенном пятиэтажном доме, первом его подъезде, на самом первом этаже, в квартире No 2, возле низкого окна стоит мальчик и смотрит на красную точку, размером с копеечную монету, наклеенную на стекло.
Дело происходит после зимних каникул, значит, в январе–феврале, что ли? День рождения вроде прошел, но сил не прибавилось, а на оконном стекле все отчетливее проступают грязевые разводы, к весне приобретающие объем и дополнительную скульптурность складок Вучетича.
Кружок размером с монетку мальчику (назовем его Вася) посоветовала врачиха (белки навыкат, ресницы из каслинского литья) в медкабинете с белыми стенами, креслом посредине и таблицей, укрепленной на белой ширме (зачем окулисту ширма, она ж не гинеколог?), с буквами, исполненными железнодорожными шрифтами. И, видимо, оттого убегающими вдаль. Все же знают, что Ш и Б — здесь самые большие, дальше следуют М, Н, К, потом, чуть поменьше, — Ы, М, Б, Ш, после чего начинаются разночтения. Тем более что в кабинет заглядывает медсестра, распространяя перед собой облако острого цветочного аромата. Громовым шепотом она передает на ухо коллеге последнюю сенсацию:
— Пугачева погибла в автокатастрофе. Разбилась, возвращаясь из Сочи с гастролей!
После этого судьбоносного практически сообщения окулистка впадает в резиновый ступор и забывает о мальчике. Тот продолжает сжимать в руке щиток, закрывающий глаз; ждет, когда шок сойдет и Снегурочка оттает.
Момент истины
Первые три строчки Вася отбарабанил, точно знал наизусть, а вот потом алфавит закудрявился в разные стороны, строчки поползли как под слезой, начали раздваиваться тараканьими усищами. БЫНКМ? БАНКОМ? ИНКАМ? ТАНКОМ? Далее неясности лишь нарастают: НШЫИКБ — это вообще что? О чем или о ком? А так хочется соответствовать, говорить правильно, точно легкую и очевидную правду. Правду, а не ложь.
Не получается, и врачиха с каслинским литьем на лице начинает манипулировать линзами в сложносочиненных рамах, похожих на заикание. Медосмотр в школе или же детская поликлиника, откуда обычно, во время простуд, приходит усталая участковая?
Не так, впрочем, важно, как сам момент обнаружения дефекта; то, что ты плохо видишь (скорее всего, близорук), каждый узнает по-своему. Это как первый блуд или первая смерть — один из ключиков персонального кода, рисунка судьбы, биографических дактилоскопий, накладывающих на жизнь непредсказуемые ограничения.
Ношением очков отныне дело не ограничится — нужно же пересмотреть весь тактильно-пунктуационный репертуар, со временем становящийся практически невидимым: так привыкаешь к нему, так он становится тобой, что заметить-то его можно, лишь выйдя из себя.
С видом на кладбище
То, что близорукость наступила, Вася понял чуть раньше, когда ездил на каникулах во Львов. Профком медработников продал путевку его родителям, тогда (время было спокойным) каждые школьные вакцинации использовали для групповых поездок — «с целью поощрения и познания мира». Нужно сказать, в этом праздном своем любопытстве южноуральцы преуспевали сильнее других советских народов, живших в иных городах и краях необъятного СССР, например в Саратове, Таллинне или Махачкале.