Хилиазм: хеппи-энд истории
Расколы и ереси. Проект Сергея Ходнева
Хилиазм не из тех ересей, что сводились к масштабному, громкому, бурному, но единичному и хронологически ограниченному общественному движению. Тут все тоньше. Словно какой-нибудь докетизм, это вроде бы и не система вовсе — так, идея, богословское мнение по частному вопросу. Но в докетизме речь шла о том, чтобы увести историю искупления за пределы человеческого контекста земной истории, превратить ее в нечто отвлеченное, смутно-мистическое. Хилиазм, напротив, хотел, чтобы торжество Бога и торжество праведных в конце концов явились не в метафизическом au dela, а прямо здесь, на земле с ее историческим бытием и со всеми ее законами физики, среди людей из плоти и крови. И как Антихриста пытались угадать во многих и многих исторических правителях, так и это тысячелетнее царство пытались связать с очень конкретными историческими чаяниями.
Справка Хилиазм, он же милленаризм (от греч. chilioi и лат. mille — тысяча),— представление о земном тысячелетнем царстве Христа, которое должно установиться в конце времен. Возник в результате буквального понимания ряда новозаветных текстов (прежде всего Апокалипсиса) еще в раннехристианскую эпоху. В Средние века, Новое и даже Новейшее время оказывал влияние на многие социально-политические учения и утопии.
Конечно, все начало меняться еще до христианства; это иудаизм, для которого фокусом истории мироздания стала история избранного народа, постепенно пришел к такому грандиозному ожиданию: вместо безличного конца света — реализация давних-предавних земных чаяний. Зло истребится, враги уничтожатся, пустыня процветет, Левиафан будет побежден, и на мессианском пиру праведники насладятся его плотью, сидя в шатре, который Бог сделает из Левиафановой кожи.
Если наложить эти представления, которые первому христианскому поколению были куда как хорошо знакомы, на самоощущения гонимой общины, то понятно, что пророчества Апокалипсиса в первые века от Рождества Христова для многих могли выглядеть совершенно однозначными. В двадцатой главе тайновидец Иоанн обещает, что ангел на тысячу лет заключит в бездне «дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана» (хотя потом змий еще освободится «на малое время»); «обезглавленные за свидетельство Иисуса и за слово Божие», а также те, кто не принял печать Антихриста, воскреснут («это — первое воскресение») — и воцарятся со Христом на ту же тысячу лет. И только потом будут финальная битва, всеобщее воскресение, всеобщий суд. Значит, перед явлением «нового неба и новой земли» будет время, когда здесь, на старой земле под старым небом, получат великое утешение те, кто исстрадался за правое дело.
Что самые первые христиане ожидали вселенской катастрофы уже при собственной жизни, но потом постепенно отказались от этого ожидания — общее место; очевидно, что для самого распространения благой вести в Средиземноморье этот отказ фатальным не был, но точно так же очевидно, что с тем большим воодушевлением мысль учителей I–II веков сосредотачивалась на чарующем «после». Тут возникает много наивного, много почти детских, сказочных образов — молочные реки, кисельные берега. «Придут дни, когда будут расти виноградные деревья, и на каждом будет по 10 тысяч лоз, на каждой лозе по 10 тысяч веток, на каждой ветке по 10 тысяч прутьев, на каждом пруте по 10 тысяч кистей, и на каждой кисти по 10 тысяч ягод, и каждая выжатая ягода