Гроб изнутри и снаружи
Смехотворная смерть и страшная жизнь в «Самоубийце» Эрдмана
Во второй — и последней — пьесе Николая Эрдмана нелепый советский обыватель никак не может решить, быть ему иль не быть. Гамлетовский вопрос, будучи вынесен на коммунальную кухню, ожидаемо приобретает пародийную остроту и, как ни странно, сохраняет остроту метафизическую. Советская власть предпочла надолго убрать подальше от зрителя и оказавшегося перед таким несоветским выбором героя, и его автора. Через десятилетия «Самоубийца» Эрдмана вернулся на сцену в, казалось бы, совершенно новых исторических обстоятельствах, но смешное в нем все так же убийственно, как и раньше.
Самая страшно смешная русская пьеса начинается безобидно, буквально как анекдот про тещу. Ночной скандал в супружеской постели: Семен Подсекальников будит жену, потому что ему взбрело в голову докушать оставшуюся от обеда ливерную колбасу. Портрет катастрофы в пяти действиях Николай Эрдман начинает с детального обшучивания судьбы колбасы — и даже самая плоская реприза ему при этом не кажется лишней.
Но с первыми же репризами-репликами в сюжет «Самоубийцы» входит и призрак смерти. Входит как шутка.
Мария Лукьяновна. Так, Семен, жить нельзя. Так, Семен, фокусы в цирке показывать можно, но жить так нельзя.
Семен Семенович. Как это так нельзя? Что же мне, подыхать, по-твоему? Подыхать? Да? Ты, Мария, мне прямо скажи: ты чего домогаешься? Ты последнего вздоха моего домогаешься? И доможешься.
Семен Семенович Подсекальников — безработный мещанин времен НЭПа. Он ленив, труслив, глуп, подловат и беспросветно пошл. Пошлость у Эрдмана — корень, из которого растет и жуткое, и смешное. Вернее, жутко-смешное. На склочный визг Подсекальникова о том, что ему не дают жить, подытоживающий его страдания по колбасе, мироздание откликается с неожиданной готовностью.
Мария Лукьяновна. Но поймите, что он стреляется.
Александр Петрович (высунув голову). Кто стреляется?
Мария Лукьяновна. Семен Семенович.
Александр Петрович. Где стреляется?
Мария Лукьяновна. Не подумайте лишнего, Александр Петрович, в уборной.
Маргарита Ивановна. Кто ж, простите, в уборной стреляется?
Мария Лукьяновна. А куда ж безработному больше пойти?
Жена, теща и соседи пугаются пустейшей угрозы самоубийством до обморока, за злосчастной ливерной колбасой начинается охота, как за револьвером. И вот уже в следующей сцене револьвер становится настоящим — а вокруг мнимого самоубийцы собирается оживленная толпа народу, которая требует, чтобы такое событие не было потрачено безыдейно. За содержание предсмертной записки Подсекальникова и, соответственно, за право присвоить себе мотивы самоубийцы борются разочарованные вдовы, служители культа, торговцы, старорежимные интеллигенты. Похоронный банкет вовсю гуляет до и после назначенного момента перехода в вечность, венки, цыгане, водка, граждане, скидываемся на дорогостоящий траур для вдовы.