Актуальная архаика
Маяна Насыбуллова: слепки с реальности
Новосибирская художница Маяна Насыбуллова (род. 1989) с помощью слепков, снятых с человеческого тела и окружающего пространства, рассказывает об индивидуальных и коллективных травмах советского и постсоветского времени.
Этот текст — часть проекта «Обретение места. 30 лет российского искусства в лицах», в котором Анна Толстова рассказывает о том, как художники разных поколений работали с новой российской действительностью и советским прошлым.
«Ленин-Чебурашка», «Ленин-неваляшка», «Ленин-Фантомас», «Ленин-Пеннивайз», «Ленин-уточка» — раскраска, выдающая руку керамиста, и трансформации, выдающие руку скульптора, превращали тиражные бюстики вождя мирового пролетариата в комические гибриды большой пластической выразительности, так что с осени 2015 года началось триумфальное шествие «Ленина для души» по соцсетям. В остроумных экзерсисах не ощущалось ни застойной иронии соц-арта, сталкивавшего языковые системы агитпропа и Голливуда, ни перестроечного ерничества Мамышева-Монро, пририсовывавшего членам политбюро рога и копыта. Это было беззаботное артистическое хулиганство молодых людей первого постсоветского поколения: в детстве они видели антураж красных уголков пылящимся на барахолках, в юности — в модных хипстерских кафе, рядом с допотопными радиолами и угольными утюгами (недаром ленинский проект впоследствии сменил название и стал зваться «Ностальгией по ничему»). И конечно, обвинения в святотатстве прозвучали бы для них так же абсурдно, как, скажем, попытки уличить художника Kaws в надругательстве над светлым образом Симпсонов. Тем не менее обвинения прозвучали — то ли дело было в коммунистическом руководстве Новосибирска, то ли в украинском «ленинопаде», то ли в том, что серию впервые выставили в самоорганизованной галерее 2SOMA, одним из создателей которой был Артем Лоскутов, успевший досадить властям своими «Монстрациями», то ли в журналистах, раздувших скандал. Новосибирские коммунисты грозили судом — в ответ лениниана Маяны Насыбулловой, сперва недооценивавшей силу и живучесть «советского тотемизма», стала эволюционировать в сторону сакральной образности: например, в таком шедевре, как «Просветленин», самый человечный человек приобрел черты Будды Шакьямуни. Политический ажиотаж вокруг «Ленина для души» только подогрел коллекционерский интерес к проекту, который начал приносить доход и даже пробил себе дорогу в самое престижное галерейное пространство Москвы — под конец 2017 года лениниану показали в зале аукциона Vladey на «Винзаводе». Впрочем, к тому времени новосибирскую художницу уже хорошо знали в столице: ее «Актуальный янтарь» (2013 — по сей день) выставлялся на V Московской международной биеннале молодого искусства и на I Триеннале российского современного искусства в «Гараже».
Маяна Насыбуллова родилась в Серове, на Урале, выросла в Барнауле, на Алтае, училась в Новосибирске, где осталась жить по окончании академии, и предпочитает говорить о себе как о сибирской или татаро-сибирской художнице, хотя сибирских татар в ее роду нет — есть крымские и мишари. Мастеров изобразительного искусства в роду тоже не было, но повезло с учителями. В барнаульской художественной школе прикладное искусство вела Татьяна Дедова, художница широких и авангардных взглядов на преподавание, она же руководила керамической студией при железнодорожном училище, больше походившей на открытую мастерскую для людей всех возрастов и степеней одаренности (этот опыт пригодится Насыбулловой позднее в собственных педагогических практиках, будь то мастер-классы на выставках, курс в художественной школе или работа в инклюзивном интернате). В Новосибирской архитектурно-художественной академии, где закрыли отделение керамики, так что поступать пришлось на монументально-декоративную скульптуру, преподавал художник и поэт Константин Скотников, один из создателей группы «Синие носы»,— он учил рисунку архитекторов, но к нему тянулась все, кому было душно в академических стенах. Ремесло, полученное в этих стенах, могло кормить (Насыбуллова участвовала в больших проектах, в частности делала барельефы для фасада гостиницы Marriott, удивительного памятника новосибирского пост- и неомодерна), но было далеко от искусства. Разочаровавшись в скульптурно-оформительских занятиях, она как-то показала Скотникову свою нарисованную «в стол» графику — вскоре Сибирский центр современного искусства, которым тогда руководил другой «синий нос», Вячеслав Мизин, устроил ее первую персональную выставку. Проект «Очнувшийся гипс» (2013) был своего рода прощанием с академией: на рисунках акрилом и фотографиях, сделанных отчасти с академических слепков, отчасти с друзей художницы, скульптуры представали живыми людьми, а люди выглядели изваяниями. В «Очнувшемся гипсе» проявились и понимание слепка как самодостаточной пластической формы, и страсть к игре с материалом, к переводу из одного в другой, когда форма меняется самым непредсказуемым образом. Из завороженности свойствами материала вырос «Актуальный янтарь», ставший второй выставкой Насыбулловой в Сибирском центре современного искусства.
На самом деле это был не янтарь, а всего лишь эпоксидная смола, которая у Насыбулловой может преображаться и в цветные кристаллы, и в янтарные капли. Еще в академии она мечтала делать прозрачную скульптуру из стекла, как Мухина,— эпоксидная смола оказалась наиболее удобной заменой технологически недоступному стеклу. Материал срифмовался с интересом к городской археологии и коллекционированию различных артефактов, интерес — с житейскими обстоятельствами: художница сняла комнату в поистине кабаковской коммуналке, где «никогда ничего не выбрасывали». В первой версии «Актуального янтаря» (2013–2014) Насыбуллова работала с предметным миром позднесоветского времени: коллекция значков, брелоков, монеток, крышечек от бутылок с газировкой, бритвенных лезвий, булавок, обрывков негативов, запаянных в медового оттенка смолу, словно доисторические мухи — в янтарь, выглядела одновременно соблазнительно и пугающее. В вещицах ювелирного изящества (позднее Насыбуллова действительно выучилась на ювелира) недавнее прошлое обращалось не в археологическую, а в палеонтологическую древность — милые безделушки показывали, как коротка и избирательна человеческая память в информационную эпоху, когда все неприятные воспоминания — о тоталитаризме, несвободе и бесправии — легко вытесняются внеисторическим и безопасным очарованием старины, сувениры которой мы так бережно лелеем. Со временем «Янтарь» и правда делался все актуальнее: в эпоксидные саркофаги заключались не только новые реалии вроде дискет и iPhone’ов, но и портреты новых героев вроде Петра Павленского.