«В восемь лет мой сын не хотел жить»: как я справилась со школьной травлей
Светлана Моторина, автор книги «Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли», рассказывает о буллинге ее сына и о том, как ей удалось его остановить.
Первые звоночки появились через два месяца учебы
Взрослые часто называют моего сына маленьким принцем — за светлые кудряшки и большие глаза, за то, что он романтик, весь соткан из музыки, живописи, поэзии. В восемь лет у маленького принца пропало желание жить.
В нежном возрасте семи и восьми лет Ярослав подвергся травле. Ирония, если тут вообще уместно иронизировать, заключается в том, что мои школьные годы выпали на девяностые, когда уровень агрессии в обществе зашкаливал, к тому же я была круглой отличницей, однако десять школьных лет мне как-то удалось прожить без унижений и оскорблений. С моим сыном беда случилась в благополучные сытые годы, в престижной московской школе, в классе, где у большинства детей были, что называется, непростые родители, а учительница считалась одной из лучших.
Все события трудно уложить в короткий текст. Еще труднее передать тот ад, который творился в жизни сына и всей нашей семьи. Первые звоночки появились через два месяца после поступления в первый класс «Е». Родители, как полагается, объединились в школьном чате «Ешкины болтушки». В ноябре буквально все в чате начали жаловаться на агрессивного мальчика, назовем его Вовочкой. То толкнет кого-то с лестницы, то ударит, то обматерит, то девочку повалит на пол со словами: «Снимай трусы!» Ярослав все случаи подтверждал, но особо не жаловался. Да и учительница каждый день повторяла детям, что «Вовочка особенный, не надо обращать внимания и тем более давать сдачи».
Сын, чем дальше учился, тем неохотнее ходил в школу. Стал часто болеть. Неделю учится, две недели дома. Имя Вовочки мелькало, но на все наши вопросы Ярослав, как мантру, повторял слова учительницы, что всё нормально и всё наладится. Не налаживалось.
Весной несколько мам прислали мне личные сообщения следующего содержания: «Дети дома рассказывают, что условия, в которых учится Ярослав, сродни тюремным», «Считаете ли вы это нормальным?», «Неужели он ничего не рассказывает? Вовочка его третирует». Я показала переписку учительнице. Та призналась, что Вовочка трудный, но она справляется. «Мальчик сидит за отдельной партой, все перемены под моим наблюдением, и в нашем классе он неспроста, а потому, что у меня есть сертификат дефектолога».
Я резонно задала вопрос, инклюзивный ли Вовочка, встретила взгляд в пол и была отправлена общаться с директором начальной школы. Директор обещала разобраться, посмотреть записи с камер, поговорить с мамой Вовочки. Половина родителей класса решила написать письмо администрации школы с просьбой обеспечить безопасность детей. К слову, в письме не обвинялась и даже не упоминалась учительница, не звучало призывов Вовочку из класса исключить. Предлагалось обеспечить мальчику отдельного тьютера, провести в классе уроки доброты. Письмо было пропитано толерантностью и современными установками о пользе инклюзии, хотя официально школа не признавалась, что Вовочка — ребенок с особенными потребностями, но все всё понимали.
Это письмо запустило все события по цепочке
Следующие полтора года наша семья жила в романе Кафки, где всё перевернуто, невиновные виновны, неправые правы. Учительница собрала лояльных родителей. У стен есть уши, поэтому позже я узнала, что на этой встрече она рыдала, пила валерьянку, жаловалась, что наша семья ее третирует, лезет в учебный процесс, нервная мать каждый день пишет и звонит. «Им надо с ребенком своим работать. Он в роли жертвы. Еще бы, с такой матерью. Он не может за себя постоять. В таких условиях я не могу продолжать работать, я увольняюсь». Заявления об увольнении не последовало. А вот письмо поддержки от благодарных родителей появилось на следующий день. Кроме того, к директору были вызваны все родители, подписавшие первое письмо.
С каждым разговор складывался по-разному. Одним, активно настроенным, директор говорила, что, конечно, Вовочка проблемный, но учитель делает всё, что может. Для пущей убедительности прямо с урока срывали учительницу и подключали ее к беседе, а та с каждым следующим родителем всё больше нервничала, но повторяла, что всё под контролем, что ей нетрудно. Некоторым же родителям сразу, в первые минуты встречи, показывали список детей из группы риска, требующей особого внимания учителя. В этом списке прямо под Вовочкой неожиданно оказывалась фамилия их ребенка.
Эти разные встречи были похожи в одном: мы с мужем объявлялись персонами нон-грата, общаться с нами настоятельно не рекомендовалось. Шантаж сработал. Из половины класса, изначально настроенной решить проблему травли, остались я и еще одна мама. Остальные как-то быстро переобулись, вспомнили, что их ребенок с Вовочкой подружился или вовремя дал ему сдачи. Мы снова общались с директором. Выяснилось, что проблемы есть только у Ярослава, но всё равно будут предприняты все меры, чтобы ему в школе было хорошо. На этой невнятной ноте закончился первый класс.
К буллингу присоединились другие дети
Следующий год сразу начался с того, что Ярослава травили уже коллективно. Это были обычные мальчишки, которые любят играть в футбол, не стесняются в выражениях, пока взрослые не слышат. Так совпало, что это были дети тех самых лояльных родителей, при которых грозилась уволиться учительница.
Ярослава называли «девочкой», смеялись над тем, что он слушает Моцарта, постоянно рисует «Крик» Мунка, подтрунивали над любым его словом или действием. Учительница с нами прервала все контакты. Походы к директору и просьба перевести Ярослава в другой класс заканчивались уверениями, что мест нигде нет, обещанием разобраться, пожеланием нам с мужем попить успокоительных, не преувеличивать, не допрашивать ежедневно ребенка и вообще смотреть на жизнь с оптимизмом. Позже мы узнаем, что в топовых школах уход ребенка по причине неудовлетворенности учителем нежелателен, это пятно на репутации учителя и в конечном счете на рейтинге школы.